Джон Брэйн - Путь наверх

В субботу, поджидая Сьюзен, я был так взволнован, словно впервые в жизни собирался провести вечер с девушкой. Я стоял в вестибюле Большого Леддерсфордского театра. Это был обычный театральный вестибюль — красные бархатные ковры, белые колонны, фотографии звезд с жемчужными зубками, лучистыми глазами и шелковистыми волосами, легкий запах сигар и духов,— но в эту минуту все представлялось мне волнующе восхитительным, как в детстве. Так много самых разнообразных чувств волновало меня, что я, словно ребенок перед огромной коробкой шоколадных конфет — вроде тех, что продавались до войны,— никак не мог решить, какую же шоколадку мне отправить в рот сначала: простой, чуть горьковатый шоколад «Я провожу вечер с хорошенькой девушкой», нежный, сладкий молочный шоколад «Любовь», шоколад с ореховой начинкой «Тщеславие» или самый соблазнительный из всех, с начинкой из крепкого рома — «Я выиграл у тебя очко, Джек Уэйлс».

Если бы Сьюзен появилась в эту минуту, я, иносказательно говоря, проглотил бы всю коробку сразу. Но без трех минут семь ее еще не было, и сладость этого вечера начинала постепенно отдавать горечью. Мне припомнился испуг, прозвучавший в голосе Сьюзен: «Ой, мама идет…» Почему она так боится, что мать узнает о нашем знакомстве? Почему я не должен был заезжать за ней домой? А что было бы, если бы я заехал? Я взглянул на себя со стороны, глазами ее матери. Кто я такой?

Вульгарный, неотесанный выходец из рабочей среды, со всеми недостатками нувориша, но без тех солидных достоинств, ради которых многое можно простить: без ста тысяч в ценных бумагах с золотым обрезом. Я слышал, казалось мне, голос Сьюзен:

«Этот ужасный Лэмптон с такими смешными зубами… он просто преследует меня! Право же, право! Сама не знаю, как это случилось, но я пообещала ему пойти с ним на балет. Конечно, я понимаю, что это было очень глупо с моей стороны, но я как-то не подумала… И представь себе, дорогая, я забыла ! У меня это просто из головы выскочило ! Вероятно, он все еще ждет там. Какой ужас , да?» Угрюмо наслаждаясь самоуничижением, я смаковал про себя этот монолог, как вдруг почувствовал легкое прикосновение к моему плечу.

— Я наблюдала за вами,— сказала Сьюзен.— У вас был ужасно сердитый вид. Вы очень злитесь на меня?

— Теперь, когда вы пришли, нет.

— Извините, что я так запоздала. Херберт подвозил меня на машине, и что-то у него там разладилось… с магнитом.

Я рассмеялся.

— Тяжелый случай. Вы уверены, что именно с магнитом?

— Я ничего не понимаю в машинах,— сказала она.— Разве это так ужасно?

— Ну, законом это не карается. И магнит в машине — это не так уж плохо. Все автомобили следовало бы снабдить магнитами.— Я взял ее под руку.— Нам надо спешить. Две минуты до звонка.

На Сьюзен был отороченный мехом капюшон, меховые рукавицы и широкое пальто из мягкой шерсти, перехваченное в талии кушаком. Глаза у нее сверкали, щеки разгорелись, и я снова ощутил исходивший от нее аромат, снова на меня повеяло запахом свежескошенного сена и детской присыпки, что так поразило меня при первой встрече с ней.

Когда я протягивал капельдинеру билеты, Сьюзен увидела отпечатанную на них цену.

— Четыре с половиной шиллинга! — воскликнула она.— Господи, это же страшно дорого!

Я впился в нее глазами: может, она рассчитывала на ложу? Но я тут же увидел, что она сказала это вполне искренне и серьезно, и ее наивность изумила меня и привела в восторг. Ведь то, что было на ней надето, стоило по меньшей мере пятьдесят фунтов!

Мы заняли свои места и стали смотреть «Зал с привидениями». Я протянул Сьюзен плитку молочного шоколада. На секунду моя рука коснулась ее руки, но это не вызвало никакого отклика. Когда девушка хочет, чтобы вы не отнимали руки, ее рука невольно напрягается при вашем прикосновении.

А мне в эту минуту почему-то представлялось необычайно важным, чтобы я мог держать ее руку в своей. Это будет, казалось мне, совсем не похоже на то, как бывает с другими женщинами,— так же не похоже, как пенье не похоже на простую речь. Да, это представлялось мне чрезвычайно важным, и вместе с тем мне вовсе не хотелось ее касаться. Быть может, так подействовала на меня музыка и вид балерин, порхающих по сцене, подобно кусочкам разноцветной бумаги, которые кружит ветер, но во мне росло и крепло новое чувство: мне хотелось просто восторженно любоваться тем, что является, в конце концов, немалой редкостью,— красивой и совершенно неиспорченной девушкой. Даже очертания крепких маленьких грудей, плотно обтянутых свитером, не пробуждали моей чувственности. В сущности, во мне снова возрождались те ощущения, которые я испытал, когда впервые увидел Сьюзен на сцене. Только на этот раз они были более отчетливы. Никто не стоял между нами и не докучал нам, и Сьюзен была сама собой и произносила свои собственные слова, а не речи какого-то вымышленного персонажа, которые всякий может слушать за полкроны. В антракте я повел ее в буфет.