Джон Брэйн - Жизнь наверху

Дежурная поглядела на меня, подняв глаза от кипы машинописных материалов. Гротескно-модные очки отнюдь не делали ее лицо менее суровым.

— Одну минуту, сэр.

Одна минута растянулась на пять. Затем она пошла заглянуть в карточку и вернулась ко мне.

— Вы брали номер до завтрашнего дня,— сказала она. Теперь на лице ее читалось подозрение.

На ней было темно-синее платье; когда она подняла руку, чтобы поправить очки, я увидел темное пятно пота у нее под мышкой. Она была бы совсем недурна, если бы не слишком усталое выражение лица и бесцветные волосы.

— Я закончил все дела раньше, чем предполагал,— сказал я.— И хочу вернуться на свой освежающий север.

Она не обратила внимания на мои слова, но я раскусил, как мне казалось, почему она смотрит на меня с подозрением: она думала, что я хочу ее обдурить. Я вытер лицо платком. Платок был влажный от пота, и толку от него было мало.

— Боюсь, что вам придется заплатить за полные сутки, сэр. В наших правилах очень точно указано…

— Да, да. Разумеется. Вы дайте мне только счет, пожалуйста.

Я подумал о предстоящем мне путешествии, увидел перед собой купе железнодорожного вагона, и на какую-то секунду мое решение поколебалось. Не то чтобы мне было так уж жалко уплатить тридцать шиллингов за номер, которым я не буду пользоваться, но казалось обидным, что кто-то там, кому принадлежит этот отель, получит двойной барыш. Ведь что бы ни говорила дежурная, а я знал: номер не будет пустовать сегодня ночью. Лондон, как всегда, был переполнен приезжими. И Джин опять была в Кенсингтоне — выступала в небольшой роли в ревю. Накануне вечером я возил Тиффилда поглядеть это ревю. У Джин был сольный номер — она исполняла песенку. Насколько мне удалось понять, это был крик наболевшей души о том, что уже не стало мужчин, способных приласкать женщину больше одного раза в ночь. Мне припомнилась эта песенка и костюм, в котором исполняла ее Джин, и я почувствовал, как город и зной завладевают мною: ночные клубы, стриптизы, проститутки, парочки в Гайд-парке, полураздетые девицы в «Лидо» — все сплелось в один клубок… И я был слишком раздосадован поведением Сьюзен, чтобы упускать такой случай.

— Мы не были предупреждены заранее и не сможем теперь сдать этот номер,— говорила дежурная.— В это время года мы могли бы сдать вдвое больше номеров, чем у нас есть в отеле, но ведь никому не придет в голову, что сегодня вечером здесь могут быть свободные номера.

— Понятно,— сказал я.

От жары и пота мне прямо-таки разъедало глаза. Я достал чистый носовой платок из нагрудного кармана.

— Это указано в правилах,— сказала она и начала выписывать мне счет.

Я поглядел вправо — на перечень правил, висевший на стене. Там перечислялось довольно большое количество запретов, налагавшихся на посетителей отеля. Возле лифта висел еще один перечень — для полного комплекта.

— Да, конечно, чем-чем, а правилами вы обеспечены полностью,— сказал я. И вынул чековую книжку.

— Не откажите в любезности написать свой адрес на обороте, сэр.

— Пожалуйста, если это доставит вам удовольствие.

Она улыбнулась.

— Это не для меня, сэр. Такое правило.

Она окинула меня оценивающим взглядом. Улыбка была зазывающей — такую улыбку я никак не ожидал увидеть в этом уныло-сером вестибюле. А, мне это просто показалось; быть может, мне просто пора было возвращаться домой.

Я отказался от услуг портье, который хотел позвать мне такси. У меня не было никаких вещей, кроме портфеля, и я не находил нужным платить ему полкроны за то, что он выкрикнет одно-единственное слово. Эта небольшая экономия, небольшая победа над враждебными силами, управлявшими отелем, доставила мне мимолетное удовлетворение. Все же я никак не мог освободиться от чувства, что покидаю спектакль прежде, чем упал занавес, что Лондон приготовил для меня еще что-то, но у меня не хватает решимости его взять.

И почему бы мне, собственно, не остаться,— причин, мешавших этому, не было. Сьюзен не ждала моего возвращения раньше завтрашнего дня. А то, что я освободил номер в отеле, не имело значения — ничего не стоит найти пристанище на одну ночь, думал я, расплачиваясь с такси на Кингс-Крос. Я остановился в нерешительности перед телефонной будкой, вертя в пальцах монету. Это было ребячество; но мне надоело быть взрослым, надоело быть образцовым мужем, надоело вести себя примерно.

Мне захотелось хотя бы раз в жизни делать то, что мне нравится, доказать Джин, что ее песенка — вздор… Если выпадет решка, я остаюсь; если выпадет решка, я позвоню Джин, как обещал, и еще раз посмотрю это ревю, но посмотрю уже по-другому, с большим удовольствием, так как буду знать, что мне предстоит получить то, к чему все так тщетно стремятся… Я буду ждать ее за кулисами, а потом мы поужинаем у «Прюнье»…