Однако вскоре ему предстояло узнать о том, что скорее всего, ему будет суждено дожить лишь до половины того срока, когда звезда упадёт на землю. А потому проблема избежать фатального бракосочетания отпадает сама собой. Однажды, собираясь на улицу, Джонни был погружён в свои глубокие раздумья о том, как звёзды падают на землю. В это время уже одетая бабушка, которая ждала, пока он оденется, накалялась в прямом и переносном смысле. Наконец, решив придать ему должный тонус, она поведала Джонни о том, что как только ему исполнится 18 лет, его заберут в армию. А там, если он не сумеет встать с кровати и одеться на улицу за 45 секунд, пока горит спичка, которую держит в руке сержант, его расстреляют. А когда Джонни робко попытался предположить, что он постарается избежать армии, как и женитьбы, бабушка заметила ему, что тогда его объявят дезертиром и расстреляют в любом случае, даже не дав ему шанса попробовать одеться, пока горит спичка. Джонни очень хотелось жить и не хотелось быть расстрелянным. Поэтому, рискуя спалить квартиру и обжигая пальцы, которые он потом старался не показывать бабушке, Джонни пытался прикинуть, сколько реально времени горит спичка, а затем тренироваться одеваться с секундной стрелкой настенных часов в роли секундомера. На этом пути, однако, его ждало огромное и очень тревожное разочарование. Маленький Джонни пришёл к неутешительному выводу, что спичка прогорает значительно быстрее 45 секунд, а потому у него практически нет шансов не быть казнённым в армии.
Кроме того, Джонни был в курсе, что с неба падают не только звёзды, находящиеся на расстоянии 36 световых лет, но и рукотворные устройства — самолёты. Он также знал, что если конкретному самолёту суждено упасть тебе на голову, то этого не обязательно ждать 36 лет. Поэтому он с тревожным замиранием сердца провожал взглядом каждый самолёт, летевший над головой, особенно если самолёт летел, как ему казалось, достаточно низко. Особое впечатление произвёл на него рассказ его бабки, которая жила в 30-е годы в посёлке Сокол, о падении на посёлок гигантского для тех времён самолёта «Максим Горький». И хотя тогда никто из жителей посёлка не погиб, только члены экипажа и пассажиры, Джонни стал ждать, что со дня на день может упасть на его голову со значительно большей высоты один из постоянно гудящих над головой реактивных самолётов.
Для кого-то лето 1980 года — это слёзы на глазах, провожающих в небо олимпийского мишку. Для кого-то — уход из жизни Владимира Высоцкого и Джо Дассена. А для маленького Джонни лето 80-го — это постоянный страх умереть, будучи уколотым отравленной иголкой в транспорте, особенно в метро или иных общественных местах. Этим на него наводили ужас как уже упомянутая двоюродная бабка, так и мальчишки, с которыми играл в песочнице. Как он осознал впоследствии, сами-то они в это не особенно верили, а лишь испытывали удовольствие, пугая этим других.
Летом 1982 года он на своём опыте узнал, как дорого может обойтись некритическое принятие чужого мнения. Доверие мнению взрослых, в первую очередь его бабки, едва не стоило ему жизни. У него стал побаливать живот, примерно так же, как, согласно рассказам родственников, болел живот у его троюродной сестры, когда у неё был аппендицит. Тайком от взрослых он перерыл подшивку журнала «Здоровье», и нашёл соответствующую статью, на основании которой у него сформировалась практически полная убеждённость в том, что у него аппендицит. Он рассказал об этом бабке. Однако бабка в ответ на это заявила, что у детей аппендицита не бывает, и перепрятала от него журнал здоровье. Когда же он стал настаивать, упоминая случай с троюродной сестрой, бабка нашлась что сказать. И заявила, что, мол, это было совсем в других краях, когда её отец работал на строительстве БАМа, а в Москве такого не может быть. Не успокоившись полностью, Джонни попытался рассказать об этом маме. Однако мама также не восприняла его версию всерьёз, списав её на его мнительность, ипохондрию и т. д. А также стремление уклониться от поездки в пионерский лагерь. И, чтобы ему там «служба мёдом не казалась», она попросила физрука этого лагеря уделить ему особое внимание.
Хотя в лагере были хорошие вожатые, а ребята его практически не обижали, практически со дня приезда в лагерь у Джонни было неважное общее самочувствие, и чем дальше, тем хуже. Время от времени у него также побаливал живот. Однако лагерная жизнь шла своим чередом, и по просьбе его же мамы каждый день после плановой зарядки физрук с лицом и душой сержанта заставлял его подолгу отжиматься от пола. Точнее, вначале Джонни даже не мог отжаться от пола. Поэтому физрук очень грамотно и методично заставлял его отжиматься на наклонных поверхностях, постепенно переходя к отжиманию собственного веса полностью. Справедливости ради, в те времена даже сержанты, видимо, были человечнее. Потому что когда однажды Джонни пожаловался на боль в животе, физрук сказал, что боль в животе — это может быть очень серьёзно, и отправил его в медпункт. С тех пор чуть ли не каждый день Джонни ходил в медпункт жаловаться на самочувствие и измерять температуру. Однако боль в животе вскоре прошла, а температура вроде была нормальной. И со временем его там стали считать то ли симулянтом, стремящимся избежать усиленной зарядки, то ли просто домашним мальчиком, переживающим трудности адаптации к лагерной жизни. Понимая, что, с одной стороны, судя по самочувствию, дела его плохи, а с другой — что в лагере он правды всё равно не добьётся, Джонни стал писать слёзные письма маме: «Мамочка, я не знаю, что со мной происходит, но я очень плохо себя чувствую. Мне кажется, я скоро умру. Я тебя умоляю, забери меня отсюда, пожалуйста». Однако в каждый из своих приездов в лагерь она делала вид, что ничего не знает про эти письма, оставляла ему гостинцы и уезжала без него.
Читать дальше