Дорис Лессинг - Кошки

На углу находился участок с тремя фруктовыми деревьями и овощными грядками; владельцами его были три старика: два брата, толстый и тонкий, и жена толстого, тоже толстуха. Все они были невысокого роста, не выше полутора метров, всегда шутили, и неизменно — на тему погоды. Когда кот навещал их, он садился на грядку и доедал остатки их бутербродов. Маленькая кругленькая дамочка, краснощекая до черноты, жена низенького круглого брата, говорила, что взяла бы кота домой, но боится, что ее Тибби будет не доволен. Маленький худощавый брат, живший с ними, старый холостяк, шутил, что он готов взять кота для компании, он защитит его от Тибби; холостяк, мол, нуждается в коте. Я думаю, он так бы и поступил, если бы вдруг не умер от теплового удара. В любую погоду эти трое вечно кутались в самые разные шарфы, куртки, джемпера, пальто. Худощавый брат неизменно облачался в пальто поверх полного комплекта одежды. И при этом вечно жаловался на погоду: он, мол, страшно чувствителен к теплу. Я как-то рискнула заметить, что ему было бы не так жарко, если бы он не кутался в такую массу одежек. Но иное отношение к одежде было явно чуждо этому человеку: оно его смущало. Однажды в Лондоне долгое время стояла прекрасная погода. Каждый день я спускалась на улицу, где было весело, тепло, вокруг доброжелательные люди в летних одеждах. Но маленькие старички так и не сняли с голов и шей своих неизменных шарфов, они не желали расставаться с пуловерами. Щеки старой дамы становились все краснее. Они все время шутили насчет жары. Кот растянулся в тени у их ног под грядкой, среди осыпавшихся слив и обрывков увядшего салата. К концу второй недели жаркой погоды холостой брат умер от удара, и на этом пришел конец шансам кота обрести дом.

Несколько недель коту везло. Люси, проститутка из квартиры на первом этаже, по вечерам ходила в кабак. Она брала кота с собой и сидела на табурете в углу бара, а кот восседал на соседнем табурете. Люси была приветливая дама, ее очень любили в кабаке, а потому приветствовали любого, кого она выбирала и приводила с собой. Когда я заходила купить сигарет или бутылку, там неизменно сидели Люси и кот. Ее поклонники — многие, со всех концов света, старые посетители и новые, всех возрастов'— покупали для Люси напитки и уговаривали бармена и его жену угостить кота молоком и картофельными чипсами. Но вскоре кот в кабаке, видимо, поднадоел: Люси уже работала в баре без него.

Когда пришли холода и стало рано темнеть, кот всегда оказывался на верхних пролетах лестницы задолго до того, как запирались входные двери. Он спал в самом теплом углу, какой мог отыскать на этих бесчувственно холодных, не покрытых ковром каменных ступенях. Когда становилось очень холодно, кто-нибудь из нас приглашал кота к себе на ночь; по утрам он благодарил гостеприимных хозяев: мурлыча, терся о ноги. А потом кота не стало. Управляющий домом оправдывался, что отнес его к ветеринару, чтобы усыпить. Потому что однажды коту пришлось слишком долго ждать, пока откроют выходную дверь, и он наделал на площадке. Управляющий заявил, что не намерен терпеть такое. Хватит и того, что он должен убирать за всеми нами, он не собирается убирать еще и за котом.

Новый дом, в который я переехала, находился в кошачьей стране. Дома тут были старые, с узкими садиками, отделенными стенками от соседских. Из окон нашего дома, выходивших в сад за домом, по обе стороны виднелись десятки стен, всех размеров и разной высоты. В садиках росли деревья, трава, кусты. Рядом с моим домом находился также и небольшой театр, крыши которого были расположены на разных уровнях. Котам здесь раздолье. Коты всегда тут как тут — расселись по стенам, по крышам, по садикам, у них своя сложная личная жизнь, совсем как жизнь соседских детей, что строится по невообразимым, тайным законам, о которых взрослые никогда не догадаются.

Я понимала, что в этом доме должен быть кот. Все знают: если дом слишком велик, в нем появятся и поселятся люди, вот так же в некоторых домах просто должен быть кот. Но какое-то время я отвергала разных котов, которые приходили, принюхивались, проверяли, что у нас за дом.

И всю ту ужасную зиму 1962 года в наш сад и на крышу выходившей в сад веранды наведывался старый черно-белый кот. Он сидел на крыше в раскисшем снегу; он крался по промерзшей земле; когда заднюю дверь на миг открывали, он уже оказывался рядом с ней и заглядывал снаружи в теплое помещение. Кот этот был невероятно некрасив, с белой заплаткой на одном глазу, с разорванным ухом, а челюсть была всегда приоткрыта и из пасти текли слюни. Но он не был бездомным. У него имелся хороший дом на нашей улице, и почему он не оставался там, никто не мог объяснить.