Федор Ошевнев - Чертова дюжина ножей +2 в спину российской армии

Подполковник Баклаков зашелся в таких ругательствах, на которые способен лишь человек, имеющий за плечами лет двадцать офицерской службы, а под конец, после крика: «Вон из кабинета!» — трясущимися руками полез за коробочкой с нитроглицерином…

«Последняя серия» разгрома Торовым досматривалась и выслушивалась в канцелярии роты.

Майор Вепреед прикурил сигарету, перехватил горящую спичку за погасший уже ее конец, предварительно послюнив пальцы; дождался, пока догорит и другой, и бросил изогнувшийся кусочек обугленного дерева в пепельницу.

— Гражданским ты, Сергей Николаевич, был, гражданским пока и остался, — внешне спокойно начал Вепреед. — Ну скажи, объясни, кой леший тебя погнал на вокзал? Обязан, что ли? Сам говоришь — нет. Тогда не понимаю. В уставе про родителей ничего не записано.

— Там записано, что надо вникать в нужды подчиненных, — угрюмо уточнил Сергей. — Я и вник.

— Ну ладно, ладно. Хотя, на мой взгляд, — это не в ту сторону «вникание», — усмехнулся Вепреед. — Только тогда давай и дальше к уставу действия твои примерять. Увольнительную — не выписал, с дежурным по части — не согласовал…

— Товарищ майор, так я ж считал, что замполит предупредит! Он же знал!

— В арифметике ты не силен, — поморщился Вепреед. — Считал, да плохо. Сам знаешь: ответственный по роте — лицо неофициальное, в уставе этой должности нет. Так что, хоть я замполита и не одобряю — мог, конечно, и он в дежурку перед уходом из подразделения звякнуть, но ведь не обязан… Отвечать за твою самодеятельность по большому счету тебе самому.

— А я что? Виноват — наказывайте, — выдавил Торов расхожую для подобных случаев фразу, не отрывая взгляда от останков спички в пепельнице.

— Накажем-накажем, уж за этим не заржавеет, — с прорывающейся злостью сказал Вепреед и вдруг повысил голос: — Ну а я чем виноват? Меня ведь тоже не обойдут! А рота, которую на всех совещаниях с дерьмом мешать будут? Подымите глаза, товарищ лейтенант! Набрали в армию сосунков, детский сад, мать вашу!..

— Вы не имеете права! — вскочил Торов со стула.

— Имею! — тоже поднялся ротный, выпрямившись во весь свой огромный рост: два ноль пять. — Имею, молокосос! Я в роте — царь, бог и хозяин и потому отвечаю за все! В том числе и за твое идиотское поваживание этих идиотских родителей! На черта они в армии вообще нужны? Солдата от службы отвлекать, из колеи выбивать накатанной? Мало того, любой из пап и мам со своими увещеваниями, а то и указаниями, если шишка на ровном месте, именно ко мне прется! «Помогите, посодействуйте, отправьте служить после „учебки“ поближе к дому…» По сто пятьдесят гавриков за набор, да два набора в год — к каждому хоть по разу приедут, посчитай, сколько гостей незваных по мою душу! Иные неделями возле части ошиваются! Да еще: «Не могли бы устроить в гостиницу, с билетом на самолет помочь?» Мне что, без того забот мало — вон, даже на воскресенья остается!

— Родителей можно понять, — вставил фразу в командирский монолог Торов. — Окажись вы на их месте…

— Не желаю понимать! Не же-ла-ю!!! — заорал Вепреед так, что, наверное, в другом углу казармы, в каптерке, старшина услышал. — И на их месте тоже никогда не буду: у меня две дочки! А и не обделил бы господь сыном — один хрен, к нему в часть никогда бы не поехал, перед командирами унижаться! Вам, похоже, невдомек, что после такого визита моему воображаемому наследнику обязательно поблажки бы пошли, хоть бы я сам и ничего не просил!

Торов, припертый к стенке доводами ротного, с трудом переваривал их.

— Эх, гражданская твоя душа, — сбавил Вепреед тон, опершись ладонями о столешницу, но все равно продолжая возвышаться над подчиненным: — Ты ж не знаешь пока, что иные родители, кто понаглее да попронырливее, и споить норовят, и взятки всякого рода действительно суют… Особенно те, кто из теплых краев… И не только мужики! Одна любящая мама под меня и лечь была готова, — так сказать, совместить приятное с полезным для сына! Другую же настырную семейку насилу из канцелярии, вместе с их корзинами, взашей вытолкал. А они от меня — прямиком к начальнику политотдела. Жаловаться. Опять, значит, я в дураках оказался: «надо уметь сдерживать собственные эмоции», и за «несдержанность» — еще выговорешник…

— Но неужели вам матерей, которые ни с какими взятками, а просто по-человечески поговорить хотят, тоже не жалко? — взывал к струнам души ротного Торов. — И самих солдат — для них ведь приезд родителей всегда праздник…