Федор Ошевнев - У каждого — свое

— Бесполезно! — через зубы, по-звериному, прорычал агроном. — А что, если… — и, сплюнув через угол рта, нервно дернул вожжами влево, пытаясь обогнать свадьбу по бездорожью, но запаренная в беге лошадь сразу увязла в глубоком придорожном снегу.

Агроном, чертыхнувшись, круто и трудно вывернул на дорогу. Врач с тревогой приподнялся и крикнул ему:

— Опоздаем!..

Агроном затравленно молчал, до боли сжимая в руках твердые от мороза вожжи с ременными наконечниками, а в прищуренных от ветра глазах его зарождался невиданной силы гнев.

Со свадебных саней заорали неприличную частушку про обрюхатевшуюся в девках. И тут агроном, придержав на секунду вожжи и наполовину даже сам не осознавая, что же делает, закричал — отчаянно и исступленно, что есть мочи и срываясь на хрип.

Он страшно, грязно обругал невесту…

Резко тормознули тройки лошадей. Так резко, что парень, одетый в костюм дородной цыганки и еще кто-то с передних саней кувыркнулись в снег. Захлебнулась на высокой ноте трехрядка, с растянутыми мехами полетела в сани…

Лейтенант пытался остановить разом рванувшихся к агроному парней, но успел лишь сшибить с ног гармониста, и тут же упал сам, намертво сцепившись в яростном объятии драки с бородачем-возницей, оравшим лейтенанту: «Уйди!» — вперемешку с руганью; жених грубо волочил за собой плачущую, ухватившуюся за полы его тулупа невесту и тоже через слово матерился; запутавшись в длинной юбке, подвернула ногу «цыганка»; неумело ломал оглоблю из саней трусоватый дружка, а его товарищ первым набегал на агронома; испуганно визжали, съежившись в санях, невестины подруги…

Завернув лошадь, агроном швырнул вожжи врачу, который неловко поймал их. Хлестнув напоследок мокрый от пота конский круп, агроном спрыгнул с саней, сжимая в руке кнут.

— Гони!!!

Объезжая остановившиеся свадебные тройки вдоль дороги, по сугробам, чуть не сцепившись отводами с передними санями, врач еще успел заметить, как агроном, в два движения, сдернул с плеч стеснявшую его куртку и с силой, с оттягом, дважды стеганул нападающих кнутом, а дальше все смешалось в один рычащий, бесформенный клубок дерущихся, каждый за свое.

На секунду стиснув зубы, врач разомкнул их и прикрикнул на тяжело бегущую лошадь, переводя ее с рыси на иноходь. Впереди мучилась жесточайшей человеческой болью ждущая его помощи, истово надеющаяся на нее женщина.

— Но-о! Но-о! — ударял длинным концом вожжей врач лошадь.

Да, умом он сейчас понимал, что «при родах солнце не должно заходить дважды», а значит надо мчаться и мчаться, и только вперед, сквозь ночь, к будущей матери, но в душе так ненавидел себя за это понимание…

Вот и замелькали по сторонам дома соседней деревни, за которой уже был виден и хутор, и по улице прокатился заливистый собачий брех. Припозднившийся прохожий, остановившись, проводил удивленно-любопытным взглядом мчащиеся сани. Еще минуты две — и лошадь сама тяжело остановилась у родного порога.

В прочищенном от снега дворе, у калитки, сосредоточенно дымили отец и младший брат агронома — парень лет восемнадцати, — которые тут же поспешили навстречу долгожданному гостю.

— Наконец-то! — обрадовано воскликнул отец, отбрасывая в сторону и окурок, и пустую смятую пачку из-под «Примы». — А почему один?

— Он на дороге со свадьбой дерется, — единым духом выпалил врач и стремительно взбежал на крыльцо…

Отец и младший брат агронома примчались на место драки, вконец загнав несчастную лошадь, со страхом прижимавшую уши под нещадными ударами вожжей и хворостины. К тому времени агроном уже давно не сопротивлялся свалившим его наземь и теперь насмерть забивающим парням, лишь в полутьме сознания инстинктивно прикрывал голову.

Лейтенант оттаскивал озверевших парней от лежащего ничком агронома; невеста, плача, все цеплялась за жениха, до бровей вывалянная в снегу; стонал возле саней дружка, получивший первый удар кнутом, бережно прикрывая ладонью поврежденный глаз и ритмично покачиваясь туловищем влево-вправо; держался за свернутую челюсть второй, трусоватый дружка; кое-как поднимался на ноги гармонист, в свалке оглушенный кем-то из своих же; снова мешала «цыганке» юбка, не дающая сильного размаха для удара ногой… Вокруг места драки, на снегу и исчерканном каблуками ледяном покрове дороги валялись оторванный рукав грязно-белой дубленки, несколько рукавиц, затоптанная ондатровая шапка.

То один, то другой нападающий прорывались мимо лейтенанта к агроному и пинали его ногами: в живот, в лицо, зло, люто, иной раз с хакающим вскриком мясника, разрубающего тушу.