Михаил Бару - Один человек

Взяли мы несколько бутылок тёплой водки самаркандского разлива, леденцов ташкентских главбуховым детишкам и пошли. Идти надо было по бетонке. Перед нами по ней проехал трактор «Беларусь» с огромным прицепом из металлической сетки, полным собранного винограда. Задавленный собственным весом, виноград не просто плакал, а рыдал своим сладким соком, и ноги приходилось каждый раз буквально отдирать от дороги. Вслед за трактором с грохотом катил деревянный ящик на колёсиках-подшипниках. Ящик был полон чумазых мелкокалиберных детишек. Сегодня у них был удачный день — они исхитрились незаметно прикрепить свой экипаж к тракторному прицепу, и было им простое деревенское щастье. То прилипая, то отлипая, мы добрались до двух больших жестяных щитов с наглядной агитацией. На одном из них было написано: «фауны — наши друзья» и пририсованы такие диковинные друзья, за обладание которыми любой зоопарк мира отдал бы всё, вплоть до последнего ежа. На втором была лишь короткая надпись «Эконом горючи — дело всенародное». Видимо, в этих краях экономить горючее было так же естественно, как не умываться, поэтому обошлись без поясняющих рисунков. От этого щита шла тропинка к дому, где нас уже заждались.

У железных ворот бухгалтерской усадьбы нас встретил золотозубой улыбкой сам хозяин и провёл в дом. Из двери летней кухни нам улыбнулась такой же сверкающей улыбкой супруга хозяина. Потом его мать. Собственно говоря, золотых зубов не было только у детей и собаки, огромной среднеазиатской овчарки. Тогда вообще была мода на золотые фиксы, а уж в Средней Азии, особенно в сельских районах, состоятельные граждане доводили её просто до абсурда. Я думаю, что и сейчас доводят, поскольку тамошняя мода ужасно консервативна. К примеру, галоши на босу ногу носят там без малого лет сто и ещё будут носить долго, по крайней мере, до экспедиции на Марс, которую нам обещают в первой половине нового века, точно будут носить. Но оставим галоши перед входом в гостеприимный дом главбуха. Нас провели в комнату для гостей (у этого дома была даже такая комната, что в тех краях большая редкость) и усадили на пол, возле накрытого стола. Мне досталось место как раз напротив стены с нарисованным непосредственно по штукатурке пейзажем. Чем больше я на этот пейзаж смотрел, тем больше мучился — где я мог его видеть? Я даже умудрился пропустить один из тостов за успех среднеазиатской археологии. Главбух посмотрел на меня и спросил:

— Что, нравится? Родину вспомнил?

Я промычал что-то невразумительное, а главбух продолжал:

— Немалые деньги уплатил за этот картина. Из райцентр художник вызывал, неделя плов кормил, мешок кишмиш отдал.

Однако самое время описать пейзаж. Во всю стену расстилалось поле из тех, что при советской власти назывались «бескрайними колхозными полями». Пшеница колосилась, по краям белели берёзы, а в центре поля по электрической железной дороге мчался прямо на зрителя пассажирский поезд. Небеса с редкими облачками пронзительно голубели. Вообще-то картина как картина. Ничего особенного. Смущала только эмблема с колесом и крылышками, нарисованная в небе над поездом. Где я мог всё это видеть именно в таком сочетании? Какие-то очень смутные воспоминания из детства… поездки к бабушке в Киев на поезде из Москвы… И тут меня толкнул в бок мой сосед, пожилой реставратор из Ленинграда. Он шёпотом спросил меня: «Сахар помнишь?» Как же я забыл! Это была точь-в-точь обёртка двух продолговатых кусочков сахара, которые подавали в поездах к стаканам чаю в мельхиоровых подстаканниках. Я никогда её не рвал, эту обёртку, как взрослые, а аккуратно снимал и хранил до конца поездки. Потом к ней присовокуплялись использованные железнодорожные билеты, а потом это всё выбрасывалось бабушкой или родителями как ненужный хлам. Им, конечно, ненужный…

Мы выпили за картину, за хозяина, за его гостеприимство, за… Если доведётся вам быть в Самарканде или его окрестностях — никогда не пейте местной водки. Чёрт знает, из чего они её гонят. Местные виноградные вина куда лучше любой водки. Особенно хороши сладкие. А уж узбекское полусладкое шампанское просто выше всяких похвал. Но тогда его было не достать — почти всё отправляли на экспорт. Как сейчас — не знаю. С тех самых пор я там и не бывал.

Покупал себе на серпуховском рынке кожаную куртку. Товару теперь много разного. Продавцы поют на разные голоса. А уж обходительны…

— Мужчина, вам понравится. Вы ж посмотрите, какая кожа! Практически телячья.