Александра Крючкова - Сон

Мы садимся на катер и плывём в левую сторону. Внезапно меня передергивает — я вспоминаю свой сон. Лодка от Сан Марко плывёт к противоположному острову, но я ведь знаю во сне, что дальше она поплывёт НАЛЕВО.

Будто кто-то решил показать мне то место, где меня похоронят. Или уже когда-то похоронили в прошлой жизни?

Мы приплываем на остров-кладбище. Тишина. Светит солнце. Весна. Прямо как в том сне… Я медленно иду вслед за группой, к могиле Бродского, пытаясь почувствовать «то место». Здесь три части — православная, католическая и протестантская. И много стен с ячейками для праха. И просто обычные памятники на земле. «И достаточно свободного места…» — почему-то проносится вдруг.

Мы возвращаемся на Сан Марко. Группа идёт с экскурсоводом — местной жительницей, я прошу их разрешить мне погулять здесь в одиночестве.

Ни облачка… Светит солнце… Весна…

Я брожу по узким улочкам, пересекая мостики, фотографирую голубя, одиноко прогуливающего по одному из них… Я знаю здесь каждый поворот, каждый мостик, я безумно люблю этот город…

Вечером мы встречаемся на причале у Сан Марко. Пока ещё не все собрались, я прошу пофотографировать меня на загадочном месте — у лодок с видом на противоположный остров.

«Ты права, мама… Сны обманчивы… Мой сон — всего лишь сон… Воланд не имеет к нему никакого отношения… Как, впрочем, и я…» — размышляя, отпускаю своё прошлое, одновременно разглядывая противоположный остров, на котором ни разу так и не побывала.

Жаль только — не подарила Воланду икону Святого Георгия Победоносца… Но зачем она ЕМУ?

Экскурсовод зовёт нас зонтиком — пора возвращаться.

Я подхожу к ней и, внезапно для себя самой, спрашиваю:

— А что это за остров, там? Как он называется?

Экскурсовод поворачивается сначала к острову, потом ко мне и произносит:

— Это остров Святого Георгия… Там находится Собор Святого Георгия… А почему вы спрашиваете?

За окном — волшебная рождественская сказка.

Во мне — бездонная чёрная пустота.

Мы приезжаем с бабушкой на дачу и от «нечего делать» идём к её родственникам, которые живут здесь круглый год в небольшом стареньком деревянном домике за железнодорожным переездом.

И вот мы сидим за столом, моя бабушка рассказывает про похороны мамы, а бабушка Шура разливает чай из самовара, потом достаёт пряники и, после многочисленных вздохов, тоже начинает делиться с нами последними новостями.

Я думаю о маме и почти ничего не слышу, возвращаясь в реальность лишь в конце её речи:

— Вчера вот отмечали девять дней соседу, — баба Шура показывает рукой в окно на дом слева. — Внезапно умер. Сердце… А так всё — по-старому…

Я не знаю её соседей. Ни слева. Ни справа… Но мне жаль. Не соседа жаль. Его родных. Он теперь проснулся во сне. А они этого не знают, переживают, плачут, считают, что он действительно умер.

Я думаю о маме: как она там? Как теперь мне жить здесь без неё? Вообще, зачем люди здесь живут? Чтобы уйти туда? В сон? Они же из него и приходят. Из сна. Зачем они сюда являются? Во сне нет такой боли, как здесь. И можно мгновенно делать и получать всё, что угодно. А здесь — нельзя. Даже чтобы добраться до дачи, сначала нужно дойти до метро, потом доехать до вокзала, купить билет на электричку и снова ехать, ехать, ехать… Здесь всё сделано кем-то слишком сложным, запутанным. Мир — огромный загадочный лабиринт. Человека забрасывают в него из сна, как слепого котёнка. Он рождается, и ему нужно учиться жить по земным правилам — ходить, говорить на каком-то языке, закончить школу, институт, работать, чтобы зарабатывать деньги для подкормки своего тела и так далее… Зачем это всё, если, рано или поздно, но итог — одинаков для всех — возвращение в сон?

Внезапно на кухне, где мы сидим, появляется туман. Он молча проникает сюда извне, с улицы, беспрепятственно проходя сквозь стены, оконные стёкла. Он стелется по столу, обнимая самовар, подползая ко мне всё ближе и ближе. Он поглощает в себя всех, кто здесь присутствует, и я уже не вижу их лиц. И вот он добирается до меня…