Ольга Морозова - Музыкантша

Альберт неожиданно появился в комнате Анжелы поздним вечером. Он был чем-то озабочен и слегка взвинчен. Анжеле показалось, что он или пьян или под кайфом. Альберт по обыкновению сел на кровать и немигающе уставился на Анжелу.

— Что ты опять от меня хочешь?

— Ты становишься невоспитанной, дрянной девчонкой. Кто позволил тебе называть меня на ты?

— Я всегда была дрянной девчонкой. Ты похож на меня, ты любишь секс, в тебе есть страсть и безумие. Безумие и страсть — это то, что мне всегда нравилось в мужчинах. Мне хотелось бы сыграть для тебя.

— Попробуй. У меня сегодня скверное настроение.

Анжела выскользнула из кровати, скинула халат и взяла скрипку. Встала к окну и провела смычком по струнам. Звук обрушился на них с Альбертом, словно стена воды гигантского водопада. Анжела вложила в музыку всю свою ненависть к Альберту и жажду его крови. Когда она устало опустила смычок, Альберт зааплодировал:

— Браво! Браво, дорогая! Ты так сильно ненавидишь меня, а, между тем, я пока не сделал тебе ничего плохого. Но всё равно ты божественно прекрасна. Ты — настоящий Чёрный Ангел из преисподней. Иди ко мне, я хочу посмотреть в твои глаза.

Анжела послушно подошла. Взгляд у Альберта горел, когда он провёл рукой по спине Анжелы.

— Какая ты нежная… хрупкая… я легко могу сломать тебе руку… или шею… — Рука Альберта переместилась на затылок Анжелы. — Ты не боишься, что я сломаю тебе шею?

Анжела выскользнула из-под его рук и прильнула к его губам, кусая их в кровь. Оторвавшись от губ, она опустилась на колени и укусила Альберта в сосок. Он вскрикнул, потом застонал. Анжела ударила его по лицу. Альберт вздрогнул, притянул Анжелу к себе и стал жадно целовать её в шею и грудь. Потом поцелуи перешли в укусы, он царапал ей спину, урча словно дикий зверь. Потом Альберт пару раз дёрнулся и затих, тяжело дыша и накрыв своим телом Анжелу. Она выбралась из-под него и села на кровати. Альберт лежал, закатив глаза, его сотрясали конвульсии. Анжела отвернулась, ожидая, когда он придёт в себя. Минут через пять Альберт открыл глаза и хрипло произнёс:

— В другой раз я подготовлюсь лучше, милая. Я мог бы полюбить тебя…

— Так полюби…

— Ты говорила, у тебя есть жених. Ты разве не любишь его?

— Нет. Почему я должна его любить? Он ничтожество, жалкое ничтожество, не способное думать ни о чём, кроме денег. Он искренне полагает, что деньги могут дать ему всё. Кретин! Я всё равно бы его бросила. Меня тошнит от его меркантильности. Ты думаешь, он ценит мою игру? Как бы ни так! Он даже на это не способен! У него в глазах щёлкает счётчик — сколько он может на мне заработать. А я хочу настоящей, неподдельной страсти, а не его фальшивых признаний.

— Ты получишь её, милая. — Альберт взял Анжелу двумя пальцами за лицо. — Только смотри, не сгори в ней. Я обожаю разбирать надоевшие куклы на части… но не бойся, это будет не скоро. А, может, и вообще никогда не будет…

— Мне всё равно. Смерть ничего не значит. Она не стоит того, чтобы всё время думать о ней. Зачем ты приходил?

— Я? Ах, да! Я хотел спросить тебя — тот человек, что убил твоего отца, не мог взять камни?

— Не мог. Он их не брал. Я всё время видела его, и он ничего не брал.

— Кто-то в этом городе помог твоему отцу скрыться. Он не смог бы один организовать всё это. Я буду искать, кто это мог быть.

— Мне бы хотелось увидеть Полину. Она понравилась мне. Я скучаю по её телу…

— Я приведу её тебе, дорогая. Потом. Сначала я сам хочу насладиться тобой… ты не против? И потом, у Полины много работы. Завтра ко мне придут гости, они останутся на пару дней.

— А я? Ты не позовёшь меня играть перед гостями?

— Нет. Теперь уже нет. Возможно, потом. Но не сейчас. Полина с Настей вполне справятся. Ты слишком хороша для этих раскормленных свиней, способных только на то, чтобы пару раз дёрнуться на бабе, пуская слюни из вонючего рта. Ты — моя. Я потом приду к тебе, и ты узнаешь, что такое настоящий ад и рай, слитые воедино. — Альберт засмеялся квакающим смехом. — А сейчас отдыхай, детка. Набирайся сил.

Альберт вышел, слегка пошатываясь, а Анжела пошла в ванну смыть отпечатки его рук со своей кожи. Она тёрла себя жёсткой мочалкой до тех пор, пока тело не начало гореть и прикосновения мочалки начали вызывать боль. Потом она легла прямо на коврик возле ванной, обняв себя за плечи, и зарыдала.

Перемены начались прямо с утра. Два молчаливых мужчины внесли в комнату Анжелы телевизор и видеомагнитофон. Они ничего не спросили у нее, просто молча поставили его на тумбу, до этого сиротливо стоящую в углу, и начали настраивать. Анжела ходила за их спинами взад-вперед, но они упорно не обращали на нее внимания. Закончив работу, один из мужчин поманил Анжелу пальцем и вручил ей пульт. Она поблагодарила, и мужчины удалились. В глубине души Анжела ликовала — неужели получилось! Хотя, зная о коварстве и переменчивости Альберта, рано было даже думать об успехе. Анжела была уверена в одном — трубить о победе можно лишь тогда, когда растерзанный труп Альберта будет лежать у её ног, а она будет есть его сердце. Мысль о том, чтобы съесть сердце врага, показалась Анжеле забавной. Она представила себя над разверзнутой грудной клеткой еще дышащего Альберта, вырывающей скользкий комок трепещущей плоти из его ребер, и ей стало жутко. Она сама не лучше Альберта, такое же исчадие ада, злобное и мстительное. Но тут же другая мысль, как в насмешку, посетила её — интересно, а какое оно на вкус, его сырое сердце? От этой мысли её чуть не затошнило. Чтобы справиться с наваждением, Анжела подошла к окну. За балконом ей ничего не было видно, но ей удалось немного успокоиться. Чтобы отвлечься, она включила телевизор и пощелкала каналами. За все дни пребывания здесь она успела отвыкнуть от цивилизации, и звук голоса диктора, монотонно читающего новости, произвел на нее шокирующее впечатление. Анжела вдруг вспомнила, что где-то там есть мир, который сейчас продолжает жить без нее. Там, далеко отсюда, происходят какие-то события, люди встречаются, расходятся, любят друг друга, ругаются… Никто не беспокоится о её судьбе, никто не думает о том, где она сейчас. Хотя, почему же никто? Макс, скорее всего, уже заявил в полицию, и её ищут. Очень слабое утешение. Люди пропадают, их никто никогда не находит. Потом все благополучно забывают, что был такой человек, и спокойно живут дальше, благополучные и счастливые. Каждый думает о себе и мало кто о другом. Даже самые, казалось, преданные и любящие сердца, горько оплакивающие потерю, в глубине существа лелеют свою боль и свою утрату. Им жаль себя, оставшихся в одиночестве враждебного мира, который покинула родная душа. Они рыдают от бессилия что-либо изменить не потому, что сожалеют о человеке, а потому что их душит злоба, что нет теперь кого-то, кто помогал им решать проблемы, обеспечивал их, утешал и так далее — список можно продолжать до бесконечности. Анжела отвернулась от окна. Все, хватит. Она пока еще жива, и плевать ей, ищут ее, или нет. Она есть сама у себя, и она сделает все возможное. Даже если ей придется перевоплотиться в исчадие ада. В конце концов, эта роль не намного хуже, чем любая другая. Ну, скажем, благовоспитанной девочки. Все что-то играют. И Рашид, и Полина, и даже Альберт. Все уютно чувствуют себя в доставшихся им ролях, и полны решимости сыграть их до конца. Даже если этим концом будет смерть. Кто-то из них делает вид, что боится, кто-то делает вид, что не боится ничего, но в самой глубокой своей точке все они хранят абсолютный покой, будучи уверенными, что все, чем они занимаются, не более, чем игра. Когда увлекательная, когда не очень, временами опасная, но, тем не менее, игра, и потому не стоит принимать все происходящее всерьез. Анжела усмехнулась. Действительно, не стоит. Убьет ли она Альберта, или он убьет ее, она будет одинаково свободна. А поэтому пусть события разворачиваются так, как им угодно, не стоит терзать себя. Чем спокойнее и естественнее она будет выглядеть, тем больше у нее шансов на успех. Анжела тряхнула волосами — если она лишена возможности делать ходы первой, она будет подстраиваться под противника, смиренно ожидая, когда он ошибется и сделает неверный ход. Тут еще эти камни, будь они неладны! Куда, интересно, папаша их спрятал? Продать все не мог, это очевидно… да Бог с ними, с камнями! Здесь они ей точно не понадобятся, и пусть Альберт засоряет себе голову этими фамильными драгоценностями. И зачем они ему, спрашивается? У него и так все есть. И даже больше, чем все. Он позволяет себе делать то, что захочет. Он позволяет себе манипулировать судьбами других людей… забавляется ими, живыми, идя на поводу у своей извращенной фантазии. Анжела представила, как скрюченные артритом пальцы Альберта перебирают камни и даже услышала его скрипучий смех.