Всеволод Бенигсен - Закон Шруделя (сборник)

— А?! — закричал тот спросонья. — Что?!

— Вов, я понял!

— Что? У папы день рождения теперь?

— Да нет. Другое. Помнишь, я тебе говорил, что мама приезжала в Москву?

— Ну!

— И шел дождь?

— Ну?

— Дождя-то вчера не было!

Шрудель задумался на секунду.

— Ну, да. Не было. День неправильный?

— Да в том-то и дело, что правильный. Но не было ее вчера в Москве. И дождя не было. Это не та реальность.

— В смысле?

— Ну, это не тот 75-й год!

— А их что, два?

— А хрен их знает, — растерянно произнес Гриша, садясь на раскладушку.

— Иди в жопу, — разозлился Шрудель, — у меня другой реальности для тебя нет. Чем богаты, тем и рады.

Он отвернулся к стенке и демонстративно захрапел.

Гриша лег обратно на раскладушку. Но сон никак не желал возвращаться.

Все было ясно. Реальность была, конечно, та. Просто она начала меняться с того момента, как он в ней оказался. Она как будто начала жить заново. Так что нет ничего удивительного, что в ней что-то уже пошло не так. В конце концов, у Бога нет пятилеток и обязательств. Ну, что же… Тем лучше. Реальность оказывается непредсказуемой. Конечно, тут есть и свои минусы. Половина из его интервью с будущими знаменитостями со временем обессмыслится. Кто-то сопьется. Кто-то погибнет. Кто-то не состоится. Или, выражаясь словами Шруделя, кому-то судьба будет поставлять качественную водку, а кому-то и тормозную жидкость с политурой подкинет. Так что, возможно, не будет никакой войны в Афганистане. И перестройки не будет. И еще много чего другого. Нет, конечно, какая-нибудь перестройка все-таки будет. У истории есть вектор, технический прогресс и все такое. Но в том виде, в котором она была, нет. Не будет. И когда он вернется обратно, окажется, что родители его друг с другом не встретились, друзья в глаза его не видели, история, и та сильно изменена. Это будет 2008 год, каким он станет, начиная с этого 1975-го. А этот 1975-й уже весело начинается. Точнее, заканчивается. Значит, и 2008-й будет совсем другим, чем тот, который был, когда он в нем был, когда переместился в этот год, который оказался не тем годом, который был не таким, каким был… Впрочем, может, он сам все накручивает? И если он вернется по тоннелю, то вернется в свою обычную реальность. А здесь… здесь, может, что-то и изменится… Только он этого уже не узнает.

Гришины мысли начали спотыкаться, как пьяные. Он попытался высчитать какие-то даты и события, но окончательно запутался и заснул.

Этой ночью ему приснился странный сон. Сначала он бежал по улице Горького, а затем остановился, чтобы завязать шнурок на ботинке. Неожиданно почувствовал за спиной знакомое шевеление атмосферы.

«Я в очередной раз оказываюсь во временной щели…» — подумал он и вдруг почувствовал дикую усталость. В детстве такая часто наваливалась на него. Сердце начинает учащенно биться, ладони потеют, а тело становится безвольным, как боксерская груша, и все кажется странным и бессмысленным. Однако в данном случае физическая встряска пошла на пользу. Гриша замер на месте, как бы решая, куда идти дальше и стоит ли вообще так бежать. Только сейчас он заметил, что стоит прямо напротив памятника Пушкину. Все еще погруженный в свои мысли, он медленно поднял глаза на постамент. Сначала увидел привычные строчки стихотворения, затем слегка запорошенные снегом ноги поэта, а затем… затем Гриша увидел то, от чего похолодело где-то в районе лопаток и зашевелилось где-то в районе затылка. На постаменте стоял… не Пушкин. Это был человек, одетый вполне по моде XVIII века, но только с прямыми волосами, усатый, и в общем… не Пушкин. Сглотнув сухой комок в горле, Гриша подошел на ватных ногах поближе к памятнику и прочитал «Иван Иванович Пущин. 1798–1859».

«И долго буду тем любезен я народу….» — прочитал Гриша, проверяя каждое слово на слух, словно надеялся и там найти какое-то несоответствие. Но там все было верно.

«Стоп, стоп, — он попытался собрать разбегающиеся мысли, — не надо бояться выглядеть идиотом. Надо кого-то спросить».

— Эй, друг, — обратился он к парню, стоявшему рядом в ожидании кого-то. — Понимаете, меня давно в Моск… в России не было. Скажите, тут разве не Пушкину памятник стоял? Когда-то, — добавил он для ясности.

Парень удивленно вскинул брови.

— Когда-то? Лет двадцать назад. Да. Я точно не помню, я маленький был. Но, если не ошибаюсь, потом доказали, что все стихи Пушкина были написаны Пущиным.

— Как это? — обомлел Гриша.

— Ну, вот так. Вам разве в школе не рассказывали? Кажется, Пущин очень много писал в стол, что ли. И показывал только Пушкину, а Пушкин был ну это… раскрученным таким. Ну и… помогал Пущину деньгами там и так далее, а сам его стихи за свои выдавал. Ну и на полях рисовал. Себя. Ну, это нам так рассказывали. Мы даже сочинение на эту тему писали.