— Все-таки взялся. Упрямый, значит. Ну-ну. Может, ты и прав. Слушай, а что тебе у нас не нравится, а?
Гриша растерялся, хотя, казалось, давно привык к вывертам шруделевской логики.
— Да нет… в общем, у вас здесь все довольно мило, но… у меня же там целая жизнь: родители, девушка…
— Ой, я тебя умоляю, девушку мы тебе и здесь найдем. У нас здесь знаешь какие девушки?
— Блин, Вов! — разозлился Гриша. — Я не с Марса. Я тоже отсюда. Что ты мне рассказываешь?
— Да. Но из другого же времени.
— Ну и что?
— В разное время разные девушки. Я вот смотрю на портреты девиц какого-нибудь семнадцатого века. Крокодил на крокодиле, а ведь, поди ж ты — первыми красавицами считались.
— Так то ж сколько веков назад, а здесь тридцать лет всего прошло. В смысле пройдет. Да и не в девушках дело… У меня там… не знаю… родители, друзья…
— А я? — обиделся Шрудель. — А я что, не друг?
— Да друг, друг, — успокоил его Гриша.
— Но не родитель, — подытожил Шрудель. — Ясно. А вообще ты прав. Валить надо отсюда. Не дают, гады, дышать свободно.
Очевидно, что Гришино приключение он воспринимал как некую степень свободы, доступную только Грише, и явно завидовал. Словно Гриша по доброй воле переместился в прошлое.
— Кто это тебе не дает?
— Знаешь, еще десять лет назад казалось, что вот-вот, и мы куда-то сдвинемся. Мы — последние из могикан. Мы застали свежий ветер. А теперь все. Суховей. Следующее поколение советских людей будет жить при идиотизме. Никто уже ничем не интересуется, в кино на какое-то дерьмо ходят, на кухнях спорят о новых шмотках. Ниже некуда. Я думаю, уже не будет другого времени, когда люди будут настолько равнодушны к стране, к будущему, к смыслу жизни, к искусству. Что мы имеем на данный момент? Фактически коммунизм.
— Не понял.
— Деньги как пережиток капитализма. Все вернулось к натуральному обмену. Билет на Таганку купить за деньги невозможно, зато можно обменять на подписку на полное собрание сочинений Сервантеса, та в свою очередь равняется модной рубашке. Соображаешь? Искусство стоит с джинсами в одном ряду. Оно в моде! В самом дурацком смысле этого слова. Оно из искусства превратилось в товар.
Гриша усмехнулся, вспомнив, что эту мысль он уже слышал от Данилова в далеком будущем.
— Лучше, когда искусство в моде и стоит, как ты говоришь, пары заграничных шмоток, чем когда оно вообще ничего не стоит.
— Ты думаешь, такое возможно? — поднял на него глаза Шрудель удивленно.
— Уверен. И суховей… какой-никакой, а все же ветер. Пусть и не самый свежий. Хуже, когда никакого ветра.
— Черт… — потер лоб Шрудель, — может, ты и прав… может, есть куда падать… Но ведь, если верить тебе, не за горами новые времена… А, впрочем, ты все равно свинья.
— А я здесь при чем? — удивился Гриша столь неожиданному выводу.
— Да ты ж, гад, меня всякой надежды лишил! Вот рассказал про эту вашу перестройку. А зачем?
— То есть как? Это ж правда.
— А на хера мне такая правда? А теперь, выходит, и жить незачем: ведь я знаю, что надо пятнадцать лет ждать, чтоб здесь что-то изменилось. Понимаешь? Вот что страшно. Иногда знание страшнее незнания. Мой отец, например, верил в Бога. Хотя махровейшим коммунистом был. Не знаю, как это в нем уживалось, но я ему завидовал. Потому что, как ни странно, для него все было четко и понятно. Я вот тоже не хочу быть ни в чем стопроцентно уверенным. Хочу иногда верить в тарелки, а иногда в хаос, а иногда в Бога. В этом моя свобода. А теперь ты мне не оставил никакой лазейки, бляха-муха! Знать, что этот гребаный Союз рухнет под железной пятой демократии только через пятнадцать лет — это ж мука!
— А ты что думал, раньше?
— Да я вообще не думал! Я не хочу ничего знать наперед!
Таким расстроенным Гриша видел своего приятеля впервые.
— А ты бы отправился со мной туда навсегда? — спросил Гриша. — Ну, если б я открыл способ.
— Не знаю. Хотя… что меня тут, собственно, держит? Жена ушла, работы нормальной нет, ни хера не печатают, друзья — дело наживное. Водка, поди, и в вашем сраном будущем есть. Есть?
— Есть, — уверенно кивнул Гриша.
— Ну, вот.
— Только… люди — другие.
— С чего это? Я вот по тебе сужу. А ты — нормальный. Если там все такие, я только «за». Только вряд ли я полечу.
— Почему?
— Потому что… шило на мыло не меняют. Да и потом, черт его знает… а вдруг унесет в какое-нибудь средневековье? Оно мне надо? И потом, мне и здесь интересно.
— Так ты ж только что говорил, дышать не дают!
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу