Назым Хикмет - Жизнь прекрасна, братец мой

Начинаю потеть, черт побери. Ахмед обтер рукой лицо, по которому градом стекал пот. Рубашку он снял раньше. Опершись на кирку, он выпрямил спину.

Ах ты черт возьми! Си-я-у танцует, да еще и с Аннушкой! Девушка меня заметила. Улыбнулась. Волосы у нее — цвета соломы. Шея длинная, округлая. Посмотрел на ее ноги. Полные. Я обрадовался, что нашел хотя бы одну деталь ее тела, которая не была красивой.

Ахмед вышел за дверь, набросив на плечи пиджак. Пот льет градом, вмиг насморк схвачу, черт побери. Он махом проглотил всю обеденную снедь: бастурму, хлеб, помидоры. По шоссе, вздымая пыль столбом, проехал автобус. Ахмед закрыл дверь. Надо мне немного отдохнуть, сказал он себе, лег ничком на кровать, а когда вдруг открыл глаза, у изголовья — Измаил.

— Видно, ты совсем уморился.

— Сколько часов я проспал?

Дверь хижины была открыта. За порогом темнеет прозрачный вечер.

Ахмед открыл чемодан.

Измаил спросил:

— План готов?

— Я начал без плана. Но начерчу. Видел похожий в Москве, в Музее революции.

— Землю я перетаскаю наружу сам, пусть только стемнеет побольше. За хижиной есть большая корзина для мусора. От Зии осталась. А, вот еще забыл сказать: встреча завтра вечером.

Они присели на пороге. Измаил, оказывается, принес из города тахинной халвы.

— Покупай мне каждый день по стамбульской и по измирской газете.

Землю из хижины Ахмед и Измаил перетаскали на вершину холма, держась за корзину вдвоем (точно так же мы с Аннушкой несли тогда ведро с картошкой).

— Завтра, Измаил, после собрания будем уходить по одному. Пусть никто не знает, что я остановился у тебя.

Следующим вечером с собрания они вернулись поздно, но не легли спать, прежде чем не отнесли нарытую Ахмедом землю на вершину холма.

* * *

Как-то дождливым летним вечером (тогда я впервые заметил, насколько измирский летний дождь не похож на стамбульский) Измаил протянул Ахмеду газеты:

— Тебя разыскивает полиция. Оказывается, ищут уже неделю. Задержали двоих стамбульцев, которых тоже зовут Ахмед Кадри, допрашивают.

— Дело рук Шюкрю-бея.

— Возможно… Но он бы дал твои приметы. Они бы не хватали тогда первого попавшегося Ахмеда Кадри.

— Задержанные, должно быть, похожи на меня. А мои приметы они, наверное, получили из Стамбула. Когда, например, узнали от кого-то, что я приехал в Измир. Но почему они так яро ищут меня?

— Говорят, начались аресты.

— Что ты сказал?

Сердце мое колотится, как тогда вечером, когда мне казалось, что за мной следят, — так же гадко, унизительно, быстро-быстро. В газетах, которые принес Измаил, писали, что в Стамбуле и Анкаре ловят коммунистов, их будет судить «Суд независимости», и что приняты особые меры для розыска скрывающихся. В списке тех, кто скрывается, я нашел свое имя.

— Кто знал о том, что ты сюда поедешь?

— Из тех, кого арестовали, — никто… А всех наших здешних полиция…

— Не знает. Может, Хюсню на допрос вызовут. Если закроют профсоюз железнодорожников.

— Закроют.

Дождь кончился. Сквозь влажную, жаркую тьму доносится глухое полусонное ворчание водокачки.

Сидя на пороге, они поели маслин, хлеба, тахинной халвы.

— Как ты думаешь, Ахмед, какое наказание будет нашим?

— Кто ж его знает, это же «Суд независимости», а не обычный суд.

— Не повесят же их, а, братец?

В тот вечер они ждали не только наступления полной темноты, чтобы оттащить вырытую землю, но чтобы стало как можно позднее. Входное отверстие ямы было уже примерно квадратный метр шириной, и они условились за два дня его закрыть. Для этого они решили сделать деревянный ящик и, наполнив до краев его землей, поставить в яму. Земля в ящике смешается с землей в яме, и яму можно будет всегда раскрыть или спрятать.

Теперь Ахмед не открывает дверь и не сидит на пороге. Весь день он читает книжки, оставшиеся после Зии, при свете керосиновой лампы. Одна из книг — сборник стихов.

— Измаил, что тебе запомнилось из этих стихов?

— Единственная строчка. «В какую гавань держит путь стомачтовый тот корабль?»

— Почему тебе запомнилась именно эта строчка?

— Из-за мачт.

Измирский профсоюз железднодорожников закрыли. А все его правление, и Хюсню в том числе, допросили и выпустили.

Тем временем прошел месяц. За этот месяц я ни разу не выходил из хижины. В какой-то момент перестал даже ходить на собрания. Перечитал все книги, оставшиеся от Зии. В газетах читаю даже объявления. Пытался рисовать, нарисовать стомачтовый корабль, но не смог.