Андрей Дмитриев - Крестьянин и тинейджер (сборник)

— Отлично, смейся, если хочешь, но я… мы с Серафимой будем продюсировать тебя. Ты сам выберешь пьесу… Ты хотел ставить «Лира»? Мы сделаем какого хочешь «Лира». Мы снимем помещение, где хочешь. Актеров пригласим, каких ты только пожелаешь. Я знаю, где взять деньги, я готов пойти ва-банк, а Серафима знает, как с тобой работать… Пусть даже ты меня и пустишь п о миру — я прокачу по миру твой спектакль, я обещаю.

— И помещение снимем?..

— И помещение!

— И декорации построим?..

— И построим!

— И музычку подложим?..

— Егор, веди себя прилично!

— Я веду себя прилично, Серафима. Мы все ведем себя прилично — в меру понимания приличий. Прилично ли мне будет, Стеф, просить тебя?

— Проси.

— Иди, брат, погуляй пока. Помысли иль пощебечи с людьми. Вы с Серафимою уже наговорились — и еще наговоритесь. Теперь и мы поговорим немного напоследок. Иди, Стеф, не волнуйся за нее.

— Иди, Стеф, не волнуйся за меня.

Тот, слышно было, чуть помедлил, листьями бесцельно пошуршал, потом послышались его шаги; и скоро стихли. Мовчун и Фимочка молчали. Шабашов слушал ветер, грохотавший над полями, затем послышался надсадный звук товарняка, который шел, толкая луч прожектора перед собой с востока и на запад, потом и луч пропал, и звук, и ветер стих, кустарник стал недвижен, и такая встала тишина, что Шабашова испугало ожиданье разговора, как если б он ждал выстрела. И он, как мог, неслышно удалился, ступая, словно сеттер на охоте, и скоро был в фойе театра. Все зрители разъехались, немногие актеры, что остались, тоже готовились, друг друга вяло поторапливая, идти на станцию; уставший, стоя засыпающий Шамаев никак не мог попасть руками в рукава пальто.

В креслах фойе сидели Некипелова, Охрипьева и Стефан Вукотич — впервые Шабашов сумел подробно разглядеть его лицо. Избранник Фимочки был смугл, с чуть удлиненным подбородком, высоким лбом под жестким черным ежиком волос, с чуть выпуклыми, однако же полуприкрытыми и хмурыми глазами.

— …Вот мы с одной подружкой все молились за нее, молились, вздыхая, — говорила Некипелова, — а я, как увидала Фиму с вами, — гляжу, гляжу, глазам своим не верю и говорю подружке: отмолили.

— Ну, спасибо, — сказал, не зная, что сказать, Вукотич.

— Скажите, а пиджак у вас — это Армани или Версаче?

Он удивленно, словно видел на себе этот пиджак впервые, попробовал на ощупь лацкан и признался:

— Я не в курсе. Купил какой понравился, со скидкой.

— А можно вас еще спросить? — встряла Охрипьева. — Вы с Серафимой где поселитесь — в Белграде или в Москве?

— Пока не знаем, — ответил Стеф. — В Москве, возможно. Может быть, и в Риме — там у меня квартира. Или в Берлине, там мой офис… В Белграде у меня нет дома; я там бываю очень редко, по делам.

— Но я тогда не понимаю, Стефан, кто вы у нас будете? — спросила озадаченно Охрипьева. — Вы у нас серб или хорват?

— Я югослав, — ответил вежливо Вукотич.

Тут Шабашов услышал, вздрогнув: «Дед, вы идете или остаетесь?». Ответил, обернувшись:

— Сейчас иду, но вы меня не ждите, — и, суетливо семеня, протиснувшись в дверях между Шамаевым и Селезнюком, заторопился снова в парк, как если б что-то в парке важное забыл.

— …Не я тебе, Егор, нужна, тебе нужна белесая собака, которую ты выдумал.

— Не выдумал, зачем мне врать?

— А кто рассказывал, как еще в детстве приучил себя болтать с тенями? Как заикался, избегал живых людей, гулял по Хнову и поначалу сам с собою вслух болтал? Кого родители пугали, что их сынок сойдет с ума, если навеки не избавится от этой вредной привычки?.. Кто, испугавшись, что сойдет с ума, завел себе несуществующих, воображаемых попутчиков?..

— Собака здесь при чем?

— …Ты с ними с детства разговаривать привык, без них ты с детства жить не можешь. В детстве был Тим — ты мне рассказывал о Тиме, и как ты обижался на него, когда тебе казалось, что этот хновский призрак Тим тебя превратно понимает, и если соглашается с тобой, то лишь затем, чтобы не ссориться, подольше оставаться в твоем воображении?.. Кто был еще? Кто там еще с тобой бродил?

— Но ты-то тут при чем?

— При том, Егор… Я у тебя была как Тим и как белесая собака: необходимый и покорный собеседник, а то, что я живая, а не призрак, скорее уж мой недостаток…

— Прости меня, но я не помню, чтоб я хоть раз пенял тебе на недостатки…

— А это потому, что недостатки, убеждения свои, капризы, вкус и запах — тени иметь не полагается.

— Я всегда уважал твои убеждения. И я люблю твой запах.