Семен Малков - Несбывшиеся надежды

Члены совета одобрительно зашумели, но тут слово взял Левин, ставший к этому времени, как и предсказывал Иванов, начальником его бывшего отдела.

— Мне непонятна претензия Наумова на какое-то особое внимание к его работе. Всю необходимую помощь, включая творческий отпуск, он уже получил, — Левин заявил это таким резким тоном, что все, знавшие, что Артём и у него был научным руководителем, недоуменно переглянулись. — Считаю ненужным втягивать ученый созет в рассмотрение кляуз. Жалоба Хлебникова затрагивает скорее этическую, а не научную проблему.

«Ну, и фрукт! Перед Ковачем выслуживается, — с горечью подумал Артём. — Какая вопиющая неблагодарность!»

Наверное, то же подумали и другие члены совета, — в институте все знали о дружбе Левина с начальником института, ибо после этого никто просьбу Наумова не поддержал. Понимая это, он и сам на ней больше не настаивал.

Вероятно, Ковачу удалось бы достичь своей коварной цели, будь на месте Артёма кто-нибудь другой. Но он недаром столько лет проработал в институте, сумев завоевать любовь и уважение своих товарищей. И друзья не позволили втоптать в грязь его доброе имя.

Полоса неприятностей в институте не помешала, однако, Артёму выезжать вместе с Варей и постоянной компанией грибников по выходным в лес для любимой «тихой охоты». Это не только доставляло им огромное удовольствие, но и успокаивало нервную систему. В том году было много грибов, и они отправлялись, обычно, в свое излюбленное место на границе Московской и Тверской областей кавалькадой из трех-четырех машин.

С ними всегда ехали Гальчуки, а в других машинах — их друзья-сослуживцы, многолетние компаньоны по грибным походам. Чаще всего это были Рябоконь, зам Гальчука, и Антоненко из отдела прочности, вместе с женами, а «прочнист» иногда еще и с дочкой.

Ездили в лес с ночевкой, поскольку все обожали посидеть у костра, устроить небольшую пирушку и повеселиться, да еще и спеть под настроение любимые песни. А поскольку народ в большинстве был родом с Украины, где, как известно, петь не только любят, но и умеют, после нескольких рюмок хор звучал так красиво, что послушать его прибегали дети из соседней деревни. Особенно хорошо получался «Рушник», несмотря на то, что исполнители мешали русские и украинские слова:

Рiдна мати моя, ти ночей не доспала,

Ти водила мене у поля край села,

I в дорогу далеку ти мене на зopi проводжала,

I рушник вишиваний на щастя, на долю дала...

Эти верные друзья грудью встали на защиту Артёма, невзирая на давление со стороны начальника и секретаря парторганизации института. На его счастье Рябоконь был членом парткома, а Антоненко, замещавший заболевшего председателя профкома, участвовал в заседаниях. Дипломатичный и обаятельный, прочнист без особого труда добился, чтобы возглавить комиссию по заявлению Хлебникова поручили Рябоконю. Правда, секретарь парткома не преминул возразить:

— А не повлияет ли на него Гальчук? Тот ведь поддерживает Наумова.

— Вы же знаете его принципиальность. Рябоконь Галь-чуку не поддастся. Он выяснит все, как есть, — заверил секретаря Антоненко, ничуть не кривя душой: — И потом, он знает этот вопрос лучше всех. Если во главе комиссии вы поставите другого, то Рябоконь, — привел он неотразимый довод, — обидится, убедительно выступит против, и члены парткома его поддержат.

Счастье вновь улыбнулось Артёму. Выводы комиссии, подкрепленные документами, для Хлебникова были плачевными.

По настоянию Гальчука Хлебников был переведен в другой отдел, сплетни постепенно умолкли, и на работе у Артёма обстановка нормализовалась. Но все же о защите диссертации в ближайшее время нечего было и думать. «Ковач прав. Без его поддержки у меня ничего не выйдет, — пришел к выводу Артём. — Неужели, чтобы стать доктором наук, мне так же, как Иванову, придется уйти из института?»

Он уже всерьез стал подумывать о переходе на преподавательскую работу, но судьба сама решила за него эту сложную проблему. Руководство министерства, по неведомым причинам, создало вместо единого научно-исследовательского центра два института, специализировав один — по разработке требований к авиатехнике и государственным испытаниям самолетов и двигателей, а другой — по их эксплуатации и ремонту.

И вновь фортуна оказалась благосклонна к Артёму, так как Ковач остался в Шереметьево, начальником летно-испытательного института, а его перевели, вместе со всеми друзьями, в новый институт и предложили возглавить агрегатный отдел.