Александр Проханов - Последний солдат империи. Роман

― Мы бы хотели, — Мухтяр Макиров любезно обратился к Прибалту, — чтобы вы посадили дерево. На память о вашем визите.

Рабочие, в панамах, голые по пояс, поднесли Прибалту хрупкое деревце персика. Он благодарно, бережно принял его, окунул мохнатыми корнями в лунку, бережно огладил, и оно стало пить подбежавший к корням ручеек

Прибалт был счастлив. Государство, которому он служил, строило Город-Сад. Одолевало испепеляющий жар истории. Побеждало жестокую пустыню бессмысленных трат. Заветы пророков, мечтанья вождей и героев сбывались на этой раскаленной горе, где было посажено райское Дерево Познания Добра и Зла.

За городом, где в пустыне бежали как огромные журавли высоковольтные мачты, им показали древнее казахское кладбище, возникшее, как утверждал Макиров, на месте более древнего погребения воинов Чингисхана. Кладбище состояло из белых мазиров, каменных мавзолеев, овальных куполов, стрельчатых арок, песчаных плит, на которых были вырезаны стихи Корана, ритуальные символы, изображения птиц и рогатых козлов, шестиконечных звезд и стеблевидных орнаментов. В этом городе мертвых было бело и пустынно, воздух был сух и звонок, и было слышно, как пробежал по могилам бесцветный заяц пустыни.

У кладбища расположился небольшой раскоп археологов. Несколько женщин в косынках и их загорелый, в картузе, очкастый руководитель показали гостям пепельную, растворенную могилу, в которой, словно его насыпали из пригоршни костной мукой, лежал скелет. У виска желтого черепа лежало бронзовое зеленое украшение, сплетенное из тонких проволок. Одна из женщин кистью смахивала легкий прах.

― А вот эта находка, — сказал руководитель раскопа, — не сомневаюсь, станет сенсацией в мировой археологии. — Он протянул Прибалту стеклянный зеленый амулет с изображением горного козла. — Скорее всего, в этой могиле лежит жрец, сопровождавший в походе войско Чингисхана.

Амулет переливался, мерцал, словно был только что отлит стеклодувом и его не коснулась тысячелетним темнота могилы.

― Уверен, он станет украшением Историческою музея в Москве, — сказал Андрей Ермаков.

Мне кажется, его не следует увозить в Москву. Пусть останется в земле, которая его породила, — мягко возразил ему Мухтар Макиров.

― Ты веришь в языческую силу талисманов? — улыбнулся Ермаков. — Думаешь, потревоженный дух войны может выйти из могилы?

― Я верю в квантовую физику, в постоянную Планка.

― Вот и хорошо, — засмеялся Ермаков. — Тогда этот стнеклянный козел отправится в Москву. Но на фасаде атомной станции мы изобразим волшебного рогатого зверя.

― Как я вижу, достигнут консенсус, произнес Прибалт, употребляя новое слово, недавно вошедшее в политический лексикон. — Пусть едет в Москву. Хотя там у нас и своих козлов предостаточно. Все засмеялись. Археолог бережно принял в ладони стеклянное животное, и на пыльных ладонях оно светилось как изумрудная влажная звезда.

Они вернулись в город под вечер. Прибалт поблагодарил всех, простился. Отправился а отведенные ему правительственные апартаменты. А Белосельцев, приняв душ, надел свежую рубаху и, дождавшись, когда расплющенное красное солнце утонуло в море, отправился в бар, где ему назначил свидание Андрей Ермаков.

Выло приятно сидеть за высокой стойкой бара, наблюдая, как молодой кавказец-бармен ловко хватает сразу две бутылки. Опрокидывает горлышками в высокий бокал, мешая коньяк и шампанское. Кидает в шипящую смесь смуглую вишенку, кубик льда. Улыбаясь, двигает бокал смуглой длинной рукой: «Ваш шамнань-коблер».

Рядом, в сумрачно-золотом дансинге, танцевали. Покачивались в оркестре похожие на рыб мерцающие инструменты.

И в этой прохладе и меланхолической красоте не верилось, что где-то рядом лежит раскаленная марсианская пустыня, ноздреватая и пористая, как неостывшая лава,

Белосельцев испытывал ленивую сладость и умиротворение, как в прежние годы, когда завершались рискованные, почти невыполнимые разведзадания и он возвращал из горных ущелий, тропических болот, стреляющих джунглей, где на разбитых дорогах ждали его засады, фугасы, плен или пуля снайпера, — возвращался в прохладный номер отеля «Кабул», где вставал под шелестящий душ, или в китайском ресторанчике Пуэрто-Кабесас ел молочный суп с креветками. Вот и теперь была та же сладость, необязательная беседа с очаровательным умным Андреем Ермаковым. Главное было сделано. Проект «Ливанский кедр» подтверждался. Русская цивилизация и ее жрецы были обнаружены. Опасность московского заговора, которая еще недавно томила и мучила, теперь отступила, казалась больным преувеличением, столичным бредом. Белосельцев смотрел, как красиво тонцуют блюз молодые пары, а над их головами, словно серебряная рыбина, плывет саксофон.