Адель Уолдман - Милый друг Натаниэл П.

– Может, просто пришло время, – сказал он, главным образом из духа противоречия. Аурит прищурилась:

– А ты знаешь, что частенько, когда Грир нет рядом, отзываешься о ней без особого восторга?

– Ну, я же не могу это делать, когда она рядом.

Аурит не улыбнулась.

– Расслабься, я же шучу. Просто думаю, что всему свое время. Согласна?

– Не знаю. Для женщин время почти всегда то, что надо.

В ее голосе проскользнуло раздражение. Ганс снова начал подумывать о возвращении в Германию, потому что не мог найти работу в Нью-Йорке.

– Гадко то, – добавила она, – что когда вы, мужчины, решаете, что время пришло, у вас всегда есть кто-то на примете.

– Я так не думаю. А как же Питер? Или Юджин?

– Юджин сам всех отпугивает. А Питер живет в Баттфаке, штат Мэн.

Но, что бы он ни говорил Аурит, Нейт действительно чувствовал, что нашел ту женщину. По прошествии нескольких месяцев – которые, вместе с сексом, ее тревогами и меланхолиями, их ссорами, были для него головокружительным приключением, – они с Грир стали притираться. Легче шли на уступки, легче соглашались с притязаниями друг друга. Нейт поддерживал ее там, где требовалось. (Он согласился, например, с тем, что, если она хочет, чтобы он пришел к ней среди ночи, потому что какой-то друг какого-то друга перебрал накануне вечером, и ей страшно, – в этом нет ничего смешного или нелепого.) Когда его огорчали порой ее требования, он чувствовал и кое-что еще: в самом его раздражении присутствовало удивительно приятное подтверждение того, что он все же намного рассудительнее, чем она. Он также признавал, что счастливее, продуктивнее, собраннее с Грир, чем без нее. И уже не настолько, как раньше, сексуально озабочен. Если ради сохранения отношений приходится идти на определенные компромиссы, что ж, пусть так.

Случалось, Грир ставила его в неловкое положение, смущала своими выходками. Она ни в чем не знала меры – могла быть чересчур жеманной и несерьезной, могла с излишней поспешностью высказать во всеуслышание непродуманное и безосновательное мнение, была настолько самовлюбленной, что иногда, сама того не замечая, демонстрировала легкомысленность, которая, в худших своих образцах, граничила с вульгарностью. Но то были отдельные моменты, мимолетные вспышки чувства. И кто он такой, чтобы судить? Он – угрюмый, зацикленный на работе книжник – и сам определенно не был совершенством. Что беспокоило его больше, так это находившее порой чувство одиночества. Иногда Грир, невинная душа, говорила что-то такое, что глубоко его печалило, бросала реплику, которая в своей сути или даже элизии [76] Элизия (лат. ēlīsiō – «выдавливание», «выталкивание») в лингвистике – отпадение звука (гласного, согласного или слога) в слове или фразе с целью облегчения произношения для говорящего. выражала рефлексивное безразличие, а то и насмешку в отношении дорогих ему и особенно им ценимых предметов.

Ей были попросту недоступны определенные аспекты его бытия. Все это сваливалось в кучу «интеллектуальное что-то там». Грир считала писательское ремесло способом монетизации ее харизмы. Оно позволяло проводить время в размышлениях о том, что ей нравилось более всего: о себе самой, своих чувствах. Объяснить Грир, чем оно является для него, чем являются для него определенные книги и определенный тип мышления, Нейт не мог. Да и не особенно старался. Ничего хорошего из этого, наверно, и не вышло бы. Пустые звуки. Претенциозные заявления.

В их отношениях места для таких разговоров не находилось. Их разговоры были флиртом, легким и веселым, сменой ритма после рабочего дня. С Грир Нейт попадал в другой мир, более светлый, более снисходительный к слабостям, более легкомысленный, чем его. Такой переход давал ему возможность некоторого уединения. Он сохранял себя отдельного, отличающегося от того, кто был с Грир. Этот первый, отдельный Нейт оставался нетронутым и свободным и тогда, когда второй, физический Нейт шел на помощь испуганной Грир. И правда заключалась в том, что, даже спеша к ней посреди ночи, он почти всегда был рад ее видеть. Даже по прошествии немалого времени этот ее прием глубоко его трогал. В ней самой, в ее улыбке, в ее милом, тихом смехе, в ее легких, птичьих прикосновениях, в ее миниатюрности и хрупкости, было что-то, что не только заводило его, но и наполняло позитивным чувством – тем, чего он никогда прежде не знал.

Однажды Грир спросила, правда ли, что он порвал с Ханной из-за нее. И Нейт сделал ошибку, ответив, что это не совсем так.