Кэрол Брант - Скажи волкам, что я дома

Может быть, мы проведем там всего лишь пару дней, но мне уже представлялось, как это будет. Как в «Комнате с видом» и «Леди Джейн». Я буду заботиться о Тоби. Это будет очень романтично. Романтично не в смысле «любовь-морковь-сопли-в-сиропе», а в том, другом, смысле. Это будет самое лучшее, что я могу сделать. Я ни в чем не блистаю. Учусь я средне, по английскому — средне, по математике — тоже. Но о Тоби я позабочусь не средне. Я постараюсь и сделаю все на «отлично». На этот раз я все сделаю правильно.

Я сидела на полу в гостиной и собирала пазл из 750 кусочков с изображением одного из витражей Шартрского собора. Этот пазл Финн привез мне в подарок из Франции. Было всего пять часов, и до прихода родителей оставалось еще часа два, если не больше. Но тут в гостиную неожиданно вошел папа с умирающим видом.

— Желудочный грипп, — объявил он, опустившись на диван. Закрыл глаза и прижал ладонь к животу. Потом принюхался, шумно втянув носом воздух, и позеленел еще больше. — Ох, чертова мультиварка.

— Принести тебе имбирного эля и… ну, не знаю… может быть, грелку?

Он улыбнулся, не открывая глаз.

— Что? — спросила я.

— Да нет, ничего.

— Нет уж, говори.

— Да говорю ж, ничего. Мне просто приятно. Что тебе хочется позаботиться о своем старом больном отце.

Звякнул таймер мультиварки. Я пошла в кухню, сняла крышку и размешала рагу. Потом налила два стакана имбирного эля — себе и папе — и отнесла их в гостиную. Оказалось, что папа лежит на боку на полу и перебирает кусочки пазла.

— Ничего, если я помогу? — спросил он.

— Конечно, ничего.

Это очень сложный пазл. В основном состоящий из двух цветов: насыщенно-красного и синего, и даже после того, как мы разобрали их на две кучки, дело шло медленно. Я пыталась составить фрагменты картинки из красных цветов, а папа бился над синими.

— Скоро все это закончится. Да, Джуни?

— Что?

— Период подачи налоговых. Скоро закончится. Слава богу.

— Но ведь это, наверное, не так уж и страшно.

Папа выразительно взглянул на меня, мол, «ты шутишь».

— Тогда почему ты остаешься на этой работе?

Мне и вправду хотелось это понять. Понять, почему люди все время делают то, что им откровенно не нравится. Как будто жизнь — это сужающийся тоннель. Когда ты только родился на свет, тоннель был широченным. Ты мог стать кем угодно. Но уже через секунду после рождения тоннель сужается вдвое. Если ты мальчик, ты уже точно не станешь матерью — и вряд ли будешь работать маникюршей или воспитателем детского сада. Потом ты растешь, и все, что ты делаешь с самого раннего детства, потихоньку сужает тоннель все больше и больше. Ты упал с дерева и сломал руку — подающим в бейсболе тебе не быть. У тебя одни двойки по математике — распрощайся с мечтой стать ученым. Как-то так. День за днем, год за годом, пока стены тоннеля не сомкнутся почти окончательно. Ты становишься пекарем, библиотекарем или барменом. Или бухгалтером. И все, дело сделано. А в тот день, когда ты умираешь, тоннель становится таким узким, что сквозь него не протиснешься с грузом всех этих бесчисленных невоплощенных возможностей — и тебя просто расплющивает в лепешку.

— Почему я остаюсь на этой работе? — переспросил папа. — Это же элементарно. Ради тебя. Ради вас с Гретой и вашей мамы.

— Ясно. — Мне вдруг стало грустно. По-настоящему грустно, что кто-то готов впустую растратить всю свою жизнь ради того, чтобы кому-то другому было хорошо. — Спасибо.

Папа улыбнулся так широко, что стала видна узкая щелочка между его передними зубами.

— Не за что. — Он вдруг зажал рот ладонью. — О, нет… — Он со всех ног бросился в ванную.

Я сидела на полу в гостиной и смотрела на свои кусочки. На всевозможные оттенки красного. Сидела и думала о Финне. Он делал все, что хотел. Точно как говорила мама. Он не давал тоннелю расплющить себя. И все же… теперь его нет. В конце его все же расплющило до смерти, которую он выбрал сам. Возможно, Тоби был прав. Возможно, ты можешь жить так, как хочешь, только когда стоишь на пороге смерти.

Я еще долго сидела, перебирая кусочки пазла, но не сумела сложить даже маленького фрагмента. Это был по-настоящему сложный пазл.

А потом мне в голову пришла одна мысль: может быть, будет достаточно и того, чтобы прочувствовать и осознать, что когда-нибудь ты умрешь, что ты не сможешь жить вечно? Может быть, этого будет достаточно?

Мне тут же вспомнилась еще одна вещь, а именно — папина фраза. «Скоро все это закончится». Я подошла к календарю, висевшему на стене в кухне. Родители заказали его, чтобы дарить клиентам. Календарь с надписью «Элбас и Элбас. Счетоводы». На нем была только одна картинка: пасторальная сцена с ослепительно-голубым озером у подножия гор с белыми шапками снега на вершинах. 13 апреля. Через два дня. Если прибавить еще неделю на продление срока заполнения деклараций и на всякую канцелярско-архивную рутину, у меня оставалось почти полторы недели сиротства. В первый раз в жизни мне захотелось, чтобы период подачи налоговых деклараций длился как можно дольше. В первый раз в жизни мне было нужно побыть сиротой.