Елизавета Ланская - Принцесса из собачьей будки

Коля не мог смотреть на это и слышать тоже. Он выскочил из плотного людского кольца и бросился бежать неважно куда, лишь бы уйти. Что было потом с Оксаной, ему неизвестно, но только увезли девочку, как потом рассказывали очевидцы, на «скорой» в бессознательном состоянии в ближайшую больницу.

Лежать малышке там предстояло месяц, за который Семечкину удалось выяснить, что это вовсе не Оксана украла гелиевые ручки, а Рената. В этом подруга призналась сама, когда увидела, к чему привел этот поступок. Коля обалдел в буквальном смысле этого слова, узнав правду. С тех пор с Ренатой они больше не общались, по крайней мере, ближайший десяток лет мальчик не планировал этого делать. Единственной идеей, приходившей ему в такой ситуации в голову, был шанс помириться с Оксаной и попросить прощения, что он и сделал спустя три дня после случившегося.

Голубой, желтый, красный, зеленый, сиреневый и черный. Можно выбирать какой хочешь цвет и раскрашивать ими свою никчемную жизнь. Да, если уж быть честными и называть вещи своими именами, именно такой она и была, а раз так, то, скорее всего, самым правильным цветом станет черный. Может, удастся нарисовать ночь, чтобы спрятаться в ней от посторонних глаз. От виновато глядящего Кольки, который сидит сейчас на краешке ее больничной койки. Выложил на тумбочку свои дурацкие ручки и думает, что так можно загладить вину за сломанные пальцы. Если бы Оксана была в состоянии, то вот этими бы ручками выколола предателю глаза, сердце, да все что только можно. Но руки у нее были загипсованы за исключением четырех пальцев в сумме на обеих руках. Мда, драться девочка была не в силах, но зато всем остальным своим видом показывала, что нисколько не горит желанием наблюдать здесь кающегося грешника, коим сейчас всячески старался выглядеть Семечкин. В сущности, он таким и был, но только дружбу уже не вернешь, доверия не видать как собственного чубчика на затылке. Мальчик ничего не говорил. Стояла скрипящая тишина. Если бы можно было изобразить ее в виде чего-то, то Коля, пожалуй, показал толстую тетку, наподобие интернатской воспитательницы, которая в первый раз пропустила всю их компанию поглазеть на Оксану, только что прибывшую в интернат. Итак, такая дама со складками жира всюду, где это только возможно, сидит сейчас на соседней койке и бесцеремонно болтает ногами. Так неприятно становится от этого скрипа, что хоть на гардину в качестве акробата плясать отправляйся! На самом деле, конечно Коля знал, откуда исходит этот скрежет — из его нутра. Это душа скрипит, потому что болит, страдает. Но, кажется, Оксану это совсем не волновало. Она упивалась своими страданиями так, что ничего и никого не замечала вокруг. Приходят люди, уходят — ей не было никакой разницы. Только Коля так просто уходить не собирался. Он придвинулся немного ближе, положил свою горячую ладонь на гипс девочки. Сквозь него тепло не проникает, но все же может хоть чуть-чуть малышка согреется?

— Оксана, мне так жаль. Я очень виноват перед тобой. Да, я струсил, хотя мог сам за тебя пострадать… Если хочешь, сломай мне гипсом нос, откуси ухо, как один боксер смог известный… Ну я не знаю, накричи на меня, что ли?! Что-нибудь делай, но только не будь равнодушной как сейчас, пожалуйста.

Слова иссякли, и Коля только тогда смог подивиться своей красноречивости. Откуда только в голову пришло такое? Однако Оксане, похоже, в голову совсем ничего идти не собиралось или она старательно делала вид, что вот уже на протяжении нескольких часов просто не замечает своего посетителя.

«Хоть бы руку отдернула что ли, тогда бы я знал, что обижается! А тут как мумия лежит, ровно что мертвая!» — думалось тем временем Коле. Он действительно продолжал держать своей рукой руку девочки, только реакции никакой не было. Мальчик и сам уже подумывал обидеться, развернуться, закрыть за собой дверь и больше здесь никогда не появляться, когда в палату на каталке вкатили мужчину. При звуках его голоса, который трезвостью не отличался, малышка вздрогнула, будто ее ударило током в 220 вольт. Коля заметил это и стал наблюдать пристальнее, как незнакомца, лежавшего боком, пытались перетащить на кровать два санитара. Они схватились за углы простыни, которой была устлана каталка, и синхронно подняли ее. Пациент при этом спокойствием не отличался: размахивал руками, голосил, периодически норовил привстать, чем создавал трудности для переноски своего тела санитарам.