Алексей Леснянский - Гамлеты в портянках

Пока товарищ Цельсий на пару с товарищем Фаренгейтом поминаются солдатским лихом, переключимся на третий этаж. Пехотинцы, которых здесь что сельди в бочке, уверены, что первостатейное зловоние, которое источают их портянки, можно смело запирать в медицинские склянки и применять не только как нашатырь, но и в другом, более смелом качестве. Если понадобится, солдаты с третьего этажа даже готовы дать голову на отсечение, что их портяночный запах можно использовать не только для приведения людей в чувство, но и для воскрешения мертвецов. Автору остаётся только надеяться, что те доктора медицины, которые после прочтения этой рукописи непременно захотят претворить в жизнь пехотный метод оживления трупов, как-нибудь изловчатся взять с каждого усопшего слово, что после возвращения к жизни тот не будет вести себя как последний зомби. А то, что учёные мужи не забудут упомянуть «махру» с третьего этажа в своей нобелевской речи, мы даже не сомневаемся. Офицеры, прапорщики и сержанты пехоты не используют изощрённые способы приведения курсантов к общему знаменателю, как это делают в богатой на выдумку артиллерии. На третьем этаже просто методично и жестоко бьют молодое пополнение. Увидев среднестатистического пехотинца, сама примитивность, не задумываясь, написала бы рапорт об увольнении в запас в связи с приходом достойной смены.

Теперь обратим внимание на бытовку пехотинцев. Там как раз полным ходом идёт восстание. Первое и последнее за всю историю учебки. Мятеж обречён на поражение, несмотря на то, что вчера вся рота договорилась выступить единым фронтом против ненавистной сержантской диктатуры. В общем, поднялись только дагестанцы. Сожмём дипломную работу «О причинах провала Великой Декабрьской Дагестанской Революции» до курсовой. Нет, до реферата. Нет, пожалуй, донельзя. Две причины. Во-первых, малочисленность восставших. Во-вторых, ненависть русских всех призывов к дагестанцам. Итак, два замкомвзвода — Толканов и Баскимпиров — молча вертятся волчком и раздают удары направо и налево. Оба знают, что подкрепления не будет, так как другие сержанты заперты в каптёрке. Дагестанцы визжат от злобной радости. Рано. Толкан, кажется, решается на прорыв. Расставив руки наподобие самолётных крыльев, он, подобно отважному Гастелло, пикирует на бунтовщиков, опутывает себя противником, крякает, трещит в области подмышек, кренится на левый бок и валится на пол со всей рвущей его на куски братией. Баскимпир взлетает на кучу, организованную Толканом, и думает: «Друг, ты погиб с пользой для контрреволюции». Хотя нет, он ничего такого не думает. Ему некогда, а главное нечем думать.

Несколько секунд постояв на кургане, напоминавшем клубок копошившихся дождевых червей, Баскимпир бросился к двери бытовки. Там его встретил дагестанец из третьего взвода со шваброй в руках. Кавказский «хлеб-соль» оказался не по зубам Баскимпиру. Семечки белого цвета посыпались изо рта Баскимпира на пол, и сержант, — никогда не имевший проблем ни с буквой «р», ни с буквой «с», ни с буквой закона, — вдруг, сплёвывая кровь, прошепелявил:

— Ш догоги… шука!

Обращение «сука» не понравилось гордому сыну гор, и он двумя боковыми ударами превратил уши сержанта в локаторные установки, вероятно, надеясь на то, что теперь ненавистного Баскимпирова наверняка переведут из пехоты в войска противовоздушной обороны. Как бы ни так! Баскимпиров был рождён «махрой», но умирать им отнюдь не собирался. Он никогда не сдавался без борьбы. Греко-римской. Страшной в применении кандидата в мастера спорта. Отчаянные удары ладонью по полу не помогли дагестанцу. Баскимпиров мял и ломал зарвавшегося «духа», пока не дождался заискивающего возгласа:

— Товарыщ сэржант, всё, всё! Большэ нэ буду!

Оказавшись в расположении, заплывший от синяков Баскимпиров засеменил к каптёрке. Он по-волчьи озирался по сторонам. Никто не посмел встать у него на пути. У духов пехотной роты, не поддержавших дагестанцев, продолжалась плановая подготовка к завтрашнему дню. Под бочком у революции молодёжь продолжала спокойно бриться, подшиваться, гладиться, стричься и пописывать письма мамам и любимым. На сержанта обратили внимание лишь два подшивавшихся духа.

— Ништяковский у него шеврон с бешеным псом, — да? — спросил один.

— Ага, а мы какую-то красно-бело-синюю хрень на плече носим, — подтвердил второй.

Наконец пришло время обратить внимание на автороту. Вот подразделение, на котором отдохнут наши глаза и успокоится учащённый пульс, ведь «колёса» — это скорее содружество мастеров, чем воинов. Поразительно, как офицерам с бабочками на петлицах из года в год удаётся сосредоточить в одной куче столько парней, знакомых с разными ремёслами. В автороте есть краснодеревщики, плотники, парикмахеры, каменщики, монтажники, сварщики, штукатуры, маляры, художники, сапожники, специалисты по наколкам, повара и, конечно, автослесари. Посмотрите, как сидя на табуретах, корпят и сопят за порученной работой сгорбленные духи. Не хотелось бы на кого-нибудь наговаривать, но вон те в отличие от вот этих, кажется, бессовестно кимарят, ведь сержанты в автомобильной роте — пустая формальность. Они не смотрят, а присматривают за курсантами, не ругают, а поругивают недисциплинированных воинов, не стучат, а постукивают душками от кроватей по бритым головкам. Прямо детский сад «Курсантик». Что-то не так. Да, это действительно обманчивое благополучие.