Татьяна Харитонова - Цена одиночества

Мы — просто пленники собственных грёз

Света лишённые, в Боге невежды,

Мчимся среди остывающих звезд.

— Это чьи слова?

— Сергей Трофимов.

— Здорово. Почему я не слышала?

— Все просто. В уши льётся разное. Чтобы слушать такое, надо, как минимум проявить СВОЮ инициативу. Это я о коллективном сознании.

— Свою…

— А какую музыку слушаешь ты?

— Блюз голодного желудка. Я — примитивная часть пищевой цепочки. Ты забыл? Давай представим что-нибудь съедобное?

— Что тебе представить?

— А что ты можешь представить по-настоящему. Ты ведь наверняка, не умеешь готовить?

— Яичницу-глазунью, хлеб.

— О! Ладно. Я в гостях, съем, что дадут.

Марк сел на корточки, зажмурился. На песке появился костерок. Он внимательно смотрел на пламя, замерев.

— Эй! Представляй скорее! На огонь можно смотреть бесконечно, я знаю.

Марк шутливо щёлкнул пальцами — появилась сковородка с яичницей, две вилки, хлеб на пластиковой тарелке.

— Нет! Так не пойдёт. Типично мужское представление.

Лера зажмурилась, подражая. Перед ними появился пластиковый столик, ещё один стул для Марка, два прибора, салфетки. Хлопнула в ладоши, как заправский фокусник — появились две тарелки с яичницей, две чашки дымящегося кофе, бутерброды.

Наклонилась, подняла сковородку Марка, поставила на стол.

— Добавка. Приятного аппетита!

— У женщины — весь мир — кухня.

— Ты хочешь сказать, ты ел по-другому?

— Перекусывал на песке. Бутерброды, чай. Даже представить не мог, что можно так, за столом с приборами. Да мне не хотелось, если честно. И потом, если мне непонятно, откуда, я — против.

— Все просто. Манна небесная. Только вариант чуть модифицированный. Ешь, остынет.

Ели молча. Лера медленно, Марк быстро.

— Не спеши, пережёвывай тщательно. Насыщение приходит позже.

— Я не думал о еде. Вот еще одна функция женщины — внушать мужчине мысль о том, что он голоден, а она обязательно накормит.

— Значит, не было бы женщин — и еды не надо было бы человечеству?

— Самую малость. Марфа! Марфа! Ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно. [2] Евангелие от Луки. Это место в Евангелие — о том, как начинается любовь, о согласии наших добрых дел и молитвы. Вся тайна жизни — в нераздельности двуединой заповеди о любви к Богу и ближнему. Обыкновенно в Марфе видят образ деятельной жизни, а в Марии — созерцательной.

— Лера я, а не Марфа. Так и остались бы в прошлом.

— Женщина — двигатель прогресса?

— Если хочешь — да.

— Регресса, скорее. Не женщина, а её неуёмные потребности в удобствах. Миллионы лет растили детей без памперсов, обогревателей, искусственных смесей.

— Женщина виновата? — Лера от возмущения поперхнулась кусочком хлеба, закашлялась — слезы из глаз — Конечно. Воевали бы вы поменьше, бросали нас. Не замещали бы мы ваше отсутствие всякими ноу хау.

— Ноу хау? Эка тебя понесло! — Рассмеялся.

— Не смешно! Грустно! Вот ты про Каина. А всё началось с Адама. Почему Ева была одна возле дерева Добра и Зла? Где был Адам? Где? Спал в райских кущах?

— Одна? Тогда, в райском саду?

— Она была одна, это факт. Где был Адам? Женщина не может одна. Тут же змей-искушение.

— С ней был Бог, всегда! И мир — ей подаренный. И мужчина. Только позови. Её, кровь и плоть. Ей этого было мало. Пусть так. Искушение. Человек слаб, тем более, женщина. Допускаю. Только почему не покаялась? Мужа в сообщники. Враньё. Как нашкодившие дети. Представляешь, изгнанные из рая. Что они потеряли? Как жили? О чем плакали?

— Как мы!

Марк, на секунду замерев, положил вилку и нож на пустую тарелку:

— Кто?

— Они

— Как мы?

— Как мы.

Девушка засмеялась.

— Что ты хочешь сказать? Нас выгнали из рая цивилизации?

— По сути всё верно, кроме того, что цивилизация — это рай.

— Нас выгнали из ада цивилизации?! Ну, тогда рай — это здесь!

— Рай? Что для тебя рай?

— Не знаю, не думал никогда.

— А ты подумай! О чём ты мечтаешь?

— Выбраться отсюда.

— А раньше?

— Ну, как любой уважающий себя мужик — о машине.

— Ну и представь.

— И это будет рай?

— Ну, вряд ли! Продукции рук человеческих там точно не было. Ну, если проекция рая в нашем измененном сознании. Почему не Ламборджини? — Лера зажмурилась, хлопнула в ладоши.

На песке возник ярко-красный автомобиль, новенький, сияющий яркой перламутровой краской.

— А нельзя не красный? Что за МЧС? Он хоть на ходу?

— Почему нет? Садись.