Мартен Паж - Стрекоза ее детства

Ей пришлось отправить восемь писем и прождать восемь недель, прежде чем первая рыбка попалась в ее сети. Несколько месяцев спустя Фио отметила, что это нормальный ритм: примерно одно письмо из десяти приносило плоды. Вероятность выигрыша выше, чем в лотерею, а ее заработков, пусть и нерегулярных, на жизнь хватало.

К тому моменту, как Шарль Фольке в ту декабрьскую субботу явился за ней в квартиру на улице Бакст, она трудилась на ниве шантажа уже четыре года, и ей отнюдь не наскучил вид людей, несущих свои бумажные пакеты, словно дары богу молчания. Она забавлялась, видя их встревоженными, но вместе с тем в них было что-то трогательное. Она ничего не ведала о преступлениях, которые приводили сюда этих людей, столь мало похожих на преступников: они были одеты в дорогие костюмы, поверх которых для маскировки набрасывали плащи от «Burberry’s». Практически все, оставляя пакет в указанном месте, прибегали к одной и той же уловке — делали вид, что завязывают шнурки на ботинках. На третий раз Фио констатировала, что ее жертвами всегда оказываются мужчины.

Чтобы не попасть в засаду, Фио приходила задолго до назначенного времени и терпеливо выжидала несколько часов, прежде чем забрать принесенные деньги. Она опасалась привлечь к себе внимание, если будет, как рыжая цапля, торчать на своем посту без дела, и потому располагалась с мольбертом на одной из маленьких террас, возвышающихся над парком, напротив скалы, в сотне метров от указанного места. И все то время, что ей приходилось ждать, она рисовала картину, где обязательно фигурировал тот самый человек, которому предстояло заплатить дань. Когда истекало время на воображаемых песочных часах, Фио собирала свои кисточки и шла их мыть к маленькому пруду под водопадом, а там «случайно» находила небольшой пакет из плотной бумаги. Она не пряталась, а наоборот, оглядывалась по сторонам, словно хотела найти владельца, и даже спрашивала одного-двух прохожих, не потеряли ли они чего. Потом преспокойно возвращалась домой со своей зарплатой.

Живопись служила ей подходящим предлогом для криминальной деятельности. Но то, что изначально было лишь прикрытием, в конце концов превратилось в увлечение, которому она предавалась со все большим удовольствием. В какой-то момент Фио даже задалась вопросом, не организовала ли она весь этот изощренный грабеж лишь для того, чтобы иметь уважительную причину для занятий живописью. В детстве Фио любила рисовать и, как ей помнилось, имела к этому некоторые способности. Она обожала музеи и множество воскресных дней убила, блуждая по их залам. В последнее время она рисовала не только для прикрытия, но и просто так, все увереннее с каждым разом. Она написала несколько портретов Пелама и надеялась даже как-нибудь уговорить Зору попозировать ей.

С Амброзом Аберкомбри Фио познакомилась в первый год своей преступной деятельности. Она уже не могла вспомнить, как наткнулась на его имя, возможно, приметила в каком-нибудь иллюстрированном журнале или же увидела табличку на дверях богатого дома; она запомнила его, потому что слышала где-то, что он знаменит, а большего узнать никогда и не пыталась. В то время Фио решила стать судьей по делам несовершеннолетних и все силы вкладывала в учебу.

В ее памяти от Амброза Аберкомбри остался лишь силуэт под солнечным зонтиком, образ, сильно потускневший за четыре истекших года. Она помнила этого человека, поскольку это был единственный раз, когда у нее вышла осечка. Хотя она все делала, как обычно.

Это было в начале весны, стояло солнечное утро, и парк Бют-Шомон постепенно заполнялся прогуливающимися парами, детьми и спортсменами. Еще и часа не прошло с того момента, как Фио начала рисовать, нетерпеливо поджидая, когда же ее пчелка принесет свой мед. Она уже набросала композицию своей картины, изобразив скалу и горизонт, как вдруг ее изумленному взору предстала пожилая женщина, опускающая небольшой пакет в расщелину скалы. Все это длилось лишь несколько секунд, в течение которых Фио пыталась уловить выражение ее лица, запомнить его расплывчатые контуры. Ее настолько удивило появление женщины, что она даже не успела набросать ее силуэт, как делала обычно. Она застыла на месте с кистью в руке. Женщина ушла.

Неожиданно Фио почувствовала, что кто-то стоит за ее спиной и наблюдает за ней. И хотя она уверенно играла роль художника-любителя, но выведенная из равновесия внезапным чувством вины сначала подкрепилась печеньем, а уж только потом словно бы ненароком оглянулась. Это был всего лишь какой-то старик. Слегка сгорбленный, одетый в черные брюки, гавайскую рубашку и панаму, он прятался от солнца под белым японским зонтиком, украшенным цветами сакуры. Большие солнечные очки скрывали часть его морщинистого лица. Он улыбался. Ласковой заговорщицкой улыбкой. Фио сообразила, что он является одной из жертв ее шантажа, но потрясло ее другое: то, что он смотрел на нее глазами матери-львицы, взирающей, как львенок тащит свою первую добычу.