Елена Катишонок - Свет в окне

Та же знакомая звонила ей, уговаривала, и ох каким соблазном звучали ее слова! «Желающих-то много, что ты себе думаешь? Сама посуди: сколько ему жить осталось…» – «Да пусть он живет, сколько отпущено, Господи, разве ж я ему смерти желаю?!» – кричала в трубку Анна Яновна, но та продолжала дозволенные знакомством речи: «О сыне подумай, в исполкоме когда еще квартиру дождетесь…».

Анна Яновна свернула неприятный разговор, положила трубку, но покоя лишилась. Уже виделось, как сын передвигает шкаф к стене – ее кушетки больше нет, в комнате просторней, света стало больше; как невестка меняет занавески, она всегда мои терпеть не могла… За что же такие муки, Господи! Бьешься за деньги, за трешку паршивую, а тут искушение новое; за что?!

За квартиру, жестко ответила сама себе. За жилплощадь эту чертову, вот за что. Не чужой пол мыть, а свой. Лишиться недавно обретенных трех рублей, но получить квартиру – не только в перспективе, но прямо сейчас, бери и переезжай. Стоит это трешки? – Да.

Так чего ж терзаться?

Несколько дней она не ходила к старику, потратив это время на то, чтобы разузнать о нем побольше. Не так уж трудно это оказалось: нашлись, конечно же, какие-то знакомые, а у тех, в свою очередь, другие знакомые. Люди все местные, своих знают.

Дом, в котором жил дедок, когда-то достался ему по наследству и с тех пор принадлежал целиком, все пять этажей. В сороковом году, после национализации частной собственности, деда с женой не расстреляли и не сослали, а оставили жить в двухкомнатной квартире – то ли по недосмотру, то ли благодаря чуду, если считать чудом крупные взятки, которые тот рассовывал сноровисто и щедро. Так застарелый грешник ставит перед иконами толстый пучок свечей, надеясь, что заслужит прощение хотя бы их количеством. Делал он это в надежде, что чума под названием «советская власть» оставит его в покое и постепенно сгинет, чтобы он смог вернуться в свою прежнюю квартиру в бельэтаже, а сюда поселить жильца из небогатых, хотя бы того продавца из писчебумажной лавки, что давно скромной квартирой интересуется. В соответствии с его надеждами и немалыми затраченными средствами власть и вправду «сгинула», однако после войны вернулась и национализацию не отменила. Как ни странно, деда с женой опять не тронули: они остались в прежней квартире. Вероятно, кто-то рассудил, что раз эта пара уцелела, так на то есть особые основания; другие просто поленились рассуждать. Не последнюю роль сыграло то, что жена стала работать в домоуправлении счетоводом. Супругу пришлось труднее, потому что специальность «домовладелец» в советской республике не признавалась, а закон обязывал трудиться всех без исключения. Обострять отношения с законом бывший домовладелец опасался – только так можно было объяснить его внезапное трудоустройство на должность санитара в больницу. Носить белый халат ему чрезвычайно понравилось; отныне он называл себя «медперсоналом», если кто-то спрашивал, где он работает. Сухощавый, жилистый и высокий, с длинными руками, он важно ходил по больничному коридору, со строгим «медперсональным» лицом, и санитарной работой себя не обременял. Из-за последнего обстоятельства в больнице он не прижился и перешел работать приемщиком в палатку вторсырья, но продолжал называть себя «медперсоналом». Что-то не заладилось и со вторсырьем, и «медперсонал» устроился сторожем в какую-то богом забытую артель в двух кварталах от дома, которую и сторожил до скромной пенсии, после чего с облегчением засел дома.

Жена деда до пенсии не дожила – умерла в конце его «медперсональной» карьеры. Про таких говорят: «угасла», уж больно щуплой, бледной и молчаливой была эта женщина. До брака она служила гувернанткой в зажиточной купеческой семье, и если было понятно, почему она вышла замуж за этого человека, то разгадать, что его побудило на ней жениться, не брался никто. Точно так же никто не знал, как они жили, ладно или худо – люди знают много, но не все.

Детей у этой пары не было.

Обогащенная этими сведениями, Анна Яновна через несколько дней пришла к деду с коробкой стирального порошка и со смятением в душе, но привычная суета смыла куда-то все смятение, как порошок «Волна» смыл грязь с заношенной сорочки. Завернула в старое одеяло горячую кастрюлю с супом, надела кофту и сказала: «Я согласна».

Старик встретил ее решение без удивления – удивлялись и перемигивались барышни в районном ЗАГСе. Ну да что с них взять, с молодых девчонок: ветер в голове.