Елена Блонди - Инга

— Да скажи правду. Делов-то, — Наталья подбадривающе улыбнулась, осторожно обходя рассыпанные на полу грязные пластиковые тарелки.

Дверь в мастерскую Петра была прикрыта, и, берясь за ручку, Инга повернулась в сумраке коридора.

— Спасибо вам, Наташа. Вы хорошая.

— Иди уже.

Наталья отступила в сторону, чтоб Петр, если не спит, не увидел ее. А Инга, открывая дверь, ступила внутрь.

Но Петр не спал.

Увидев ее на пороге, оторвался от подоконника, потирая густую щетину на подбородке. Усмехнулся, щуря исподлобья налитые кровью, и вдруг маленькие, с сильного похмелья, глазами.

— Так. И кто же это у нас? Южная охотница явилась?

— Я… — Инга отпустила дверную ручку, с удивлением глядя на подругу Виолу, что красная, сидела на диване, напряженно сложив ногу на ногу, и покачивая сапожком.

— А что? — с вызовом сказала внезапная Виолка, — если она такая дура, я сказала сама! А то лезут, а после чистенькие, да?

Инга прислонилась к стене. Ее снова тошнило, но некогда-некогда. Глухим голосом переспросила:

— Сказала что?

— Что надо, то и сказала! — Виолка вскочила и стала теснить ее к стене, делая очень страшные глаза, — и вообще молчи, у нас с Петром серьезный разговор! Про тебя.

— О, да-а, — подхватил Петр, — очень серьезный, такой классический разговор. С претензиями ко мне, от московской прописки, до алиментов! А того не знает твоя подружка, что я в курсе!

Он подошел, нависая над барышнями. Повторил, обдав их волной перегара:

— В курсе! Что обвинения в мою сторону — чистый пшик. Потому что Инга, о Инга, о, девочка, могла там с кем угодно! Вы, барышни, хоть бы договорились сперва, что мне предъявлять.

Инга молчала. Виолка вдруг заговорила быстро и несвязно, не отводя испуганных глаз от темного лица подруги. Что-то насчет, хотела как лучше, по справедливости. И вообще. И жалко.

И заревела в голос, старательно рыдая и закрывая руками сухие глаза.

Сумка, подумала Инга с невыносимым облегчением, вон она стоит. Ее надо взять. Какие у него красные губы. И подбородок этот. А кошелек в кармане. И куртка. Джинсы. Только сумка вот. Держась за мысль, она осторожно обошла Петра и плачущую Виолку, нагнулась и подцепила длинную ручку. Колесики послушно затарахтели.

— Ты куда это? — вдруг удивился Петр, — нет, стой. Ты скажи! Мне тут, некоторые, предъявляют. А ты так просто уйдешь и…

— Что ты хочешь? — закричала Инга, — что? Что сказать?

— Ты мне! Что я, видите ли, отец, да? — он шел сбоку, привычно взмахивая рукой, косил налитым глазом.

Инга остановилась у двери. Сказала, как малому ребенку, разделяя слова и ничего не видя от невыносимой злости:

— Может быть ты, Каменев. А может быть и Сережа Горчик. Двое вас, понял? И пошел ты, со своей московской пропиской!

Выскочила, гремя сумкой. Виолка следом заорала с облегчением:

— Дура ты, Михайлова, вечно влезешь! Подожди, я с тобой.

Дребезжа сумкой по неровному полу, Инга отрывисто огрызнулась на подругу:

— Я тебя убью, выйдем, и убью, паразитка чертова.

Наталья шла впереди, смеялась, откидывая голову с красиво летящими короткими волосами.

— А он такой, а, а, как это, я, да, ой Виолочка-девочка, да что вы такое! — трещала Виолка, поспешая рядом и глядя в спину Натальи, — козел, ну козел, а еще художник, тьфу на него, Михайлова. Не достоин. А это кто? Это с тобой пришла, да?

— Это жена козла, — оглянувшись, представилась Наталья, — ну, куда, на вокзал, что ли? Я подброшу.

Петр топтался в дверях, разводя руками и непонимающе глядя, как свет размывает три силуэта.

— Девочки. Я что-то… кажется, я. Бля. Девочки.

Через сутки Инга была дома. Сидела в кухне, теплая и уставшая, счастливая от Вивиной любви и нажаренной Санычем свежей рыбы. Держала в ладонях кружку с травяным чаем. Хотела кофе, но Вива встревоженно запретила, потому что не помнила, а можно ли девочкам в таком положении кофе, вот завтра узнаю, и будешь пить, или не пить, детка.

И наконец, в сто двадцать пятый раз поцеловав темную макушку, села напротив, складывая руки на столе.

— Ба, — на всякий случай сказала сонная Инга, — ты перестань.

— Да я не начинала еще. Ты наелась? Не совсем еще спишь? Или утром все рассказать?

— Нет. Вы давайте сейчас говорите. А завтра я буду рассказывать, там полно всего.

— И про Виолочку, да? Ты чего смеешься?

Инга махнула рукой. И потребовала:

— Ну? Обещали секрет же. Давайте.

Саныч в углу кашлянул и замолк, предоставляя Виве право на говорение.

На стене мерно тикали часы. Рядом висели смешные пучки травы, Инга приносила их с горных полян, чтоб зимой пахли тонко и нежно. Штора в мелкий цветочек закрывала окно, а за ним тихо спала веранда, под сенью кружевной альбиции.