Елена Блонди - Инга

Издалека слышался манерный голос Генаши, солидное похохатывание Николая и звонкий голос Виолки. В желтых полосах света, процеженного через кленовое золото, парили светящиеся пылинки.

— Правда, сама решу? Обещаешь?

Он снова отпустил себя внутри, где с напряжением подталкивал ее согласиться, ждал этих слов. И, мягко улыбаясь, кивнул.

— Конечно, девочка-правда. Да. Правда.

Она кивнула в ответ. Вдоль стены стоял старый диван. Уютный. Рядом столик, заваленный листами бумаги. Висели на стенах большие и маленькие полотна, еще не увиденные ею толком. В углу на тумбочке — старая плитка с улиточной спиралью свешивала к полу полосатый шнур. А рядом с плиткой громоздились коричневые пузырьки, пустые.

Петр быстро прошел туда, подхватывая по пути мусорную корзинку, смахнул в нее гремящие пузырьки. Заговорил бодро:

— Не знал, а то прибрался бы. Виолу твою проводим и поужинаем где. В ресторан не поведу, прости, карманы пустые, а то и квартиру предложил бы получше, чем это вот. Но есть тут маленькое кафе, там чудный борщ и сосиски с капустой. Шампанского выпьем. Или белого вина. Я помню, ты любишь белое.

Инга на картине словно слегка усмехнулась, напоминая — с ним все пусть другое, даже вино.

— Потом я тебя устрою и уеду ночевать. Нет. Я не живу дома. Поеду к Ваде.

Инга видела в дальнем углу сваленные через деревянную ширму вещи — свитера, брюки, пиджак в углу на вешалке. Он тут живет сейчас, поняла. Спит. И работает.

— Побреюсь завтра, а то зарос, как дикарь.

— Не надо. Тебе с бородой лучше. Красивее.

— Гм. Заметила. Ну, как скажешь.

Поздно вечером, поцеловав Ингу в щеку, Петр ехал в качающемся вагоне метро, вытянув ноги. Улыбался и чувствовал себя помолодевшим на десяток лет. Но какая же она стала! Трагически похорошела, похудела, везде, кроме тяжелой ее женской груди, которая налилась, стала больше и выше. И эти скулы. Глаза. Глазищи, черные, глубокие. Молчалива и внимательна. Будто прислушивается к чему-то внутри. И ей это несказанно идет. «Не упусти снова, охотник Каменев»… В стекле напротив отражалось красивое мужское лицо, с припорошенным темной щетиной подбородком. Покачивалось, улыбаясь. Не упусти! Тебе дают шанс за шансом, пора бы уже понять — не зря мироздание сталкивает тебя с девочкой-правдой, с летним жеребенком Ингой.

Слово о жеребенке показалось ему ненастоящим, она выросла, поправил себя, она — женщина. Дикая кобылица и ноздри, когда обдумывает что-то, раздуваются еле заметно, так что у него…

Ерзнув на кожаном сиденье, закинул ногу на ногу. Черт и черт. О ней даже думать спокойно не получается. Ну, ты мужик, Каменев, подумал с юмором, любуясь собой, реакцией сильного, жадного, мужского. После беспрерывной работы, после изматывающих ссор с Натальей, перепалок с Лилькой, вечно чем-то недовольной, вдруг эдакое цунами. Это ценность, Каменев. Не упусти.

В полутемном подъезде открыл дверь своим ключом и, тихо разувшись, прошел на кухню, открыл холодильник. Вытащил пакет молока, жадно глотая, напился, вытирая потекшую с уголка губ холодную струйку.

Прищурился от ярко вспыхнувшего света.

— Какие люди, — насмешливо сказала Наталья, прислоняясь к косяку, и плотнее запахивая длинный шелковый халат, — не иначе в лесу что-то сдохло, а, Каменев?

— Это и моя квартира тоже, — ответил Петр, суя молоко обратно и захлопывая холодильник, — и комната тут у меня есть. А ты что же, не развлекаешься со своим малолеткой? Смотри, посадят тебя, за растление…

Наталья резко повернулась, взмахнув ярким подолом. Хлопнула дверь. Петр усмехнулся, скидывая куртку. Ну да, когда-то там была их общая спальня. Теперь вот дверями хлопает.

Проходя мимо Лилькиной комнаты, покосился на полосу света. Но заходить к дочери не стал. На цыпочках ушел к вешалке и, раскрыв висящую там сумочку жены, нашарил в ней связку ключей. Наощупь выбрал нужный, второй ключ от мастерской, снял, пряча в карман брюк. Нормально. Если вдруг с какого-то хрена решит явиться сама, днем, Ваныч его предупредит с вахты. А ночью, когда Инга одна уляжется спать, Натали не поедет. Прошли те времена, уже не бегают, разыскивая друг друга по чужим квартирам и мастерским.

Лилька вышла сама, встала, дергая из ушей черные комочки наушников. Сказала шепотом:

— Пап?

Он подошел, обнимая и целуя светлую макушку.

— Я тут, кролик. Лягу в маленькой комнате. Ты как?

— Нормально. Завтра с Севой лазать едем, в спортцентр.

— Молодцы.

Думал, о чем бы еще спросить, но Лилька высвободилась, снова взяла пальцами наушники.