Елена Блонди - Инга

— Мам. Ты не плачь. Ну, пожалуйста. Тебе ехать скоро, а ты плачешь, а я как тут останусь, год буду вспоминать, как ты плакала да?

— Моя честная Ини… Вот уж скажешь, так скажешь. Не хуже бабки твоей.

Зоя засмеялась, вытирая слезы на щеках так, как это делала сама Инга, кулаками. И та стояла напротив, смотрела, мучаясь, что вот нужно бы обнять самой, прижаться, а дурацкий характер, не умеет она… Надо хоть сказать.

— Ты мам, поезжай. И если он не разведется, гони его. Наплюй. Ты красивая, ты живи там. Хорошо живи.

— Ты моя добрая девочка. Вот и секретики, да? Вот и поговорили, о женском.

Зоя раскрыла сумку, выкопав платок, вытерла нос и глаза. Доставая кошелек, пошуршала бумажками, соображая.

— А знаешь. Я хотела тебе из Питера прислать, но давай лучше сейчас прям пойдем, на променад. Мало ли, вдруг я к твоему выпускному не соберусь. А надо, чтоб ты красивая.

— Мам, там же дорого все. Летние цены. Ну, хочешь, дай, я потом в Симферополь поеду, в универмаг. Получится в два раза почти дешевле.

Зоя решительно подняла подбородок, хватая дочкину руку.

— Пока ты соберешься, цены еще вырастут. Да и денежки потратятся. Пойдем. Главное, на Мишку не наткнуться, пока он там помидоры и яблоки выбирает.

Инга засмеялась, сбегая за матерью по тропинке.

Два часа они провели в полутемных магазинчиках набережной, два прекрасных женских часа. Зоя перебирала летние платьица, прикладывала их к дочкиной майке, откидывала, вспоминая, что главное — будущий выпускной, и смеясь, тащила ее к вешалкам с кружевными лифчиками и трусиками. Болтала, рассказывая, что носят нынче в столицах, и что она Зоя, одобряет, а что ей ужасно не нравится. И как же хорошо тут на югах, можно всю зиму пробегать в осенних ботиночках, «а там, Ини, иногда такой морозище, хоть валенки натягивай, и не до красоты уже»…

И наконец, покачав на руке пухлый пакет, в котором лежали картонки с колготками, коробочки с трусиками, и глянцевая упаковка с тем самым депилятором, изрисованная турецкими надписями, остановилась перед обувными полками. Сказала задумчиво:

— Вива, конечно, права. Насчет туфелек. К тому платью они нужны. Особенные. А тут. Ини, ты слушаешь?

Инга подошла, отворачиваясь от светлого входа. Там, подпирая косяк и сунув руки в карманы, стоял Горчик, внимательно смотрел на Зою, таким взглядом, что Инге стало неловко за материно щебетание и за ее молодость. Взгляд парня прошелся по длинным ногам, распахнутой рубашке, помедлил на груди с тонкой золотой цепочкой и вернулся снова, к бедрам, обтянутым белыми шортами.

— Нужны бы светленькие, и легкие, но с каблучком.

— Тут нету таких, мам. Пойдем, а?

Зоя отвлеклась от полок, посмотрела на Горчика.

— Что, молодой человек, нравимся вам?

Инга горячо покраснела, чувствуя, как запылали уши. Сказала хрипло, вспоминая, как ловила его ночью, поднимаясь на цыпочки — поцеловать, ткнулась в губы, а он уворачивался и кажется, ругался.

— Мам, перестань. Пойдем.

— Да не переживай, ушел уже. Сам испугался. А что, бегает за тобой? — она толкнула дочь локтем.

— Он? — изумилась Инга, — да ты что?

— Неважно. Их сейчас таких будет у тебя вагон и маленькая тележка, поверь. Главное, почувствуй себя женщиной, Ини.

Она стояла совсем близко, говорила девчачьим сдавленным шепотом, и веяло от нее свежими какими-то духами. Инга качнулась в сторону, зашарила глазами по полке, надеясь отвлечь мать. И схватила сбоку повисшую на каблуке босоножку, всего-то подошовка и тонкая перепонка жемчужного серебра.

— Вот! — оглядела внезапную находку и вдруг обрадовалась, выкинув Горчика и материн шепот из головы, — смотри, ну вот же!

Зоя усадила ее на низкий табурет и, присев рядом, сама торжественно надела босоножки на пыльные ноги девочки.

— Встань. Потопай. Угу, пройдись. Прекрасно! Вот что-что, а вкус у тебя наш, мой и бабушкин. Среди этого хлама и такое нашла!

Поглядев на ценник, она с юмором закатила глаза, но быстро рассчиталась с продавцом и выскочила из темноты магазинчика, довольная, что покупки хороши. Весело пробираясь через негустую толпу гуляющих, щебетала, снова рассказывая о том, как «у нас там в Питере» и «а давай тряхнем мошной, Ини, да выпьем по холодному коктейлю, у Гамлета, гулять так гулять»… И вдруг замолчала, сжимая дочкину руку.

Навстречу шел Петр, улыбался рассеянно, кивал прохожим, покачивал в руке авоську, видно у Тони взял, старую, вязаную из веревочек. В ней круглились насыпью яркие яблоки, торчали хвостики груш.