Татьяна Чекасина - Ничья

– Навешивай грузы! – отряхивая руки, приказал Ничков.

Женька потащил гири к панели, и на железные прутья легли первые тяжести. Аня открыла журнал на столе с длинными колонками цифр. Стала записывать показания стрелки, бегающей по шкале прибора.

– Эта, может, не треснет? – спросила с деланным участием Томка.

– Твои слова да богу б в уши, – ответил разгорячённый работой, возбуждённый началом испытаний Ничков.

Он подошёл совсем близко. Теперь Томка не видела лаборатории, мрачных панелей, от которых добивались необыкновенной прочности, Аню, склонённую над столом, Женьку, пробежавшего за спиной и спустившегося через люк в подвал за какими-то добавочными грузами, и как он выскочил, она тоже не заметила. Она смотрела, не открываясь в глаза Ничкову, стоявшему так близко, что до его лица можно было дотронуться пальцем. Томка так и сделала: протянула руку и дотронулась и провела по щеке, а пыль на пальце показала ему.

– Да, вывозился, как чёрт, – он смущённо потёр лицо ещё более грязной рукой.

– Павел, а тебе не скучно так жить? – спросила она.

Томка знала, что сейчас она, наверняка, ещё более красивая, чем обычно, и хотела услышать от него такие, например, слова: «Нет, не скучно, потому что здесь ты».

– Мне хорошо, – быстро сказал он. – Здесь живое дело, понимаешь?

И он стал говорить, по её мнению, совсем не то, что надо… Про какой-то другой институт, где дело было «не живое», где требовали от него кучу каких-то бумаг, а здесь требуют только науку. И он рад… Он не для отчётов учился, он хочет совершать открытия, и до чего хорошо, что у них в институте такой умный руководитель как Гуменников… Томка слушала с усталостью и грустью. В длинных пальцах, сверкавших перламутром ногтей, она вертела какой-то ненужный, подобранный на столе проводок…

– Павел Владимирович! – крикнул Женька, вечно отвлекающий его от общения с Томасиком. – А на эту сторону увеличивать нагрузку?

– Я тебе уже говорил, – Ничков бросил на Томку извиняющийся взгляд, обогнул стол и направился к покрасневшему от усердия Женьке.

И они стали возиться вдвоём, прилаживая какие-то гири, подтаскивая их. И в эти моменты стрелка под стеклом вздрагивала, металась, будто лишённая ориентиров раз и навсегда. Томка стояла посреди лаборатории, по-прежнему крутя в пальцах какой-то ненужный кусочек провода… Солнце лежало поперёк зала, и видно было, как много в воздухе цементной пыли. Проводок, который она вертела в пальцах, скрутился, она отбросила его и хотела взять другой и уже потянулась за ним, как вдруг одна нога неожиданно повисла над пустотой. Она попробовала сбалансировать, удержаться, но не смогла, и был такой миг, когда она с ужасом поняла, что с ней происходит что-то страшное, нерядовое, чего не происходило в этот миг ни с Ничковым, ни с Аней, ни с Женькой. Она упала. Люк был глубок. В подвале горел свет. Кругом плыло что-то красное. Голос Ничкова говорил, будто издалека:

– Томасик, как же так, Томасик…

Кто-то притащил нашатырь. Какие-то люди стояли над люком и смотрели вниз.

– Говорил Женьке – закрывай люк! – в голосе Ничкова слышалось такое горе, почти такое же, наверное, как у Томки на душе во все эти дни после поездки в колхоз…

– Голова, как голова? – говорил над ней Анин тревожный глухой голос. – Убиться тут в два счёта, убиться!

– Ты позвонила в медпункт? Позвонила?

– Они уже идут, Павел Владимирович!

– Ну как ты, как?

Томка лежала на чём-то мягком, под головой был вывернутый наизнанку пиджак Ничкова. От этого пиджака пахло, конечно, бетоном, но ещё так хорошо пахло, что слёзы счастья текли по Томкиным щекам.

– Ну, и как будем доставать? – в люке появилось широкое лицо тётки-медсестры в белом халате.

Ничков подсунул под Томасика руки, и ей ничего не осталось, как обвить, обхватить своими руками его шею. Лестница была железная, крутая, но Томка плыла над её ступенями. Его руки держали её крепко. Она отвернула лицо к его шее, чтоб не видеть никого, а только чувствовать запах этой шеи, которую хотелось прихватить губами. Возле люка стояли носилки. Больную на них опустили. Ничков взялся за ручки с одной стороны, Женька с другой. Пошли, понесли. Следом семенила медсестра. Несли, кажется, долго до грузового лифта, из лифта – коридорами. Ну, вот и медпункт. Медсестра ушла в соседнюю комнату, Томасика положили на кушетку.