Александр Чуманов - Перекури, Сизиф!

Вскоре Толя замерз по пьянке насмерть. Вернее, до больницы довезли живым, но спасти не удалось. И оно даже лучше. Для уродов и калек наша местность никогда не была оборудована, не обещает стать оборудованной и впредь. Вот только никто не хочет публично признать, что в свете этого наша ханжеская мораль не просто неуместна, но и несет в себе нечто отчетливо инквизиторское.

И я похоронил сыночка в полном соответствии с требованиями. По-человечески, как подобает хоронить близкого родственника. И Люба моя ни словечком, ни намеком не попрекнула, даже спустя много лет — ни звука. С твердыми убеждениями жила и померла женщина, может, в этом заключается главная земная праведность, по которой определяется весь дальнейший и бесконечный путь?..

А внучке моей Леночке в то время было два годика, и ее, как и других детей, на похороны, само собой, не взяли. И о моем существовании узнала она совсем недавно, когда уже совсем выросла. Когда уж двадцать два года ребенку исполнилось. Когда уж я помирать настроился.

Не узнала бы внучка про меня и вовсе, кабы не разыскала ее моя энергичная Вера, которую, видать, счастливое озарение посетило. Хотя как сказать — счастливое ли…

Было примерно так. Когда со мной все стало ясно, возник неотвратимый вопрос: «Кто?» Кто, выражаясь по-старинному, «закроет мне глаза». А выражаясь по-современному прямолинейно и грубо, кто будет за умирающим стариком ходить? Можно и еще грубей, да не нужно. Каждый, небось, и так прекрасно знает.

И энергичная моя Вера, дай ей бог, чтобы и впредь все ее слушались, все единолично продумала и решила: есть у папы, помимо нас основных, внучка Лена, вполне созревшая на роль сиделки при умирающем дедушке. Конечно, он с ней не водился ни дня, но дедушки и вообще довольно редко с внучками водятся, тем более, когда внучкина мать к этому совсем не стремится. Однако не время разбираться со старыми грехами. И Ленку, в конце концов, никто в родню заманивать не собирается. А есть деловое предложение: поухаживать за родным, как ни крути, дедушкой за приличное, хотя в пределах разумного, вознаграждение. Можно, конечно, и чужого человека нанять, но свой — надежней…

И как ни странно, фантастический проект осуществился. Внучка, которой я паршивенького кулька конфет ни разу не купил, которую, когда маленькая была, ни разу на руки не взял и по головке не погладил, согласилась. Правда, два дня на раздумья брала, с матерью и бабкой советовалась, обе, насколько мне известно, в восторг не пришли, наоборот, энергично отговаривали, но, выходит, не отговорили…

Когда Лена первый раз вошла в мой дом, я еще довольно сносно себя чувствовал. Подолгу мог у окна сидеть, а в хорошую погоду, случалось, и на лавочку у подъезда выбирался, правда, вылазки на природу уже отнимали уйму сил. Как физических — от свежего воздуха порой буквально раскалывалась голова, а тело будто бы ватным одеялом укутывалось, так и моральных — соседи и знакомые столь красноречиво глядели на меня, столь неуклюже сочувствовали да подбадривали, столь усердно соблюдали врачебную тайну, что продолжать сопротивляться смерти уже делалось совестно…

Внучка появилась в доме, сопровождаемая дочерьми. Боже, она, будучи моложе моей младшей на десяток лет, во всем, что касается внешнего, уступала им обеим явно и безнадежно, хотя ведь и их отделяет от великолепия целая пропасть. Нет, ее, пожалуй, нельзя было назвать страшненькой, ее скорее хотелось назвать никакой…

— Папа, — не в силах сдерживать ехидство, не свойственное ей вообще-то, с порога объявила Вера, — это твоя внучка Лена, познакомься, если раньше не довелось, полюби, если сумеешь, она прекрасный человек, хотя на первый взгляд, может, и не скажешь..

Конечно, это было для меня громом среди ясного неба. Умная дочь на сей раз что-то явно не додумала и тем самым лишний раз подтвердила мою давнюю гипотезу: умных баб не бывает вообще, бывают только более или менее сообразительные. Она была просто обязана согласовать это дело со мной. Так, во всяком случае, мне подумалось в первый момент, когда нахлынули такие сильные чувства, какие я, может быть, испытывал в жизни лишь несколько раз. Это была чреватая взрывом смесь бешенства, стыда и еще чего-то, не имеющего названия.

— Леночка, — промямлил я, — я, конечно, старый козел, и меня невозможно простить. Но все эти годы, думай как хочешь, я ничего не мог с собой поделать, чтобы как-то, чем-то тебе… Тебя… А теперь уж поздно — я скоро умру. Тебе, видимо, уже сказали… Во всяком случае, спасибо, что зашла… Но, Вера, надо было все-таки предупредить… Ты поставила меня в кошмарное положение, так с умирающими не поступают…