Александр Чуманов - Уравнение Бернулли

Конечно, в первый момент после того, как Риту увезла скорая, коллектив некоторое время испытывал чувство, близкое к смущению. Мол, это ведь и мы тоже довели человека до такого состояния.

Но скоро, когда чисто визуальный анализ бывалого фельдшера подтвердился точными и неоднократными анализами, коллектив вздохнул облегченно. Ибо ни один эндокринолог не посмел утверждать, что случившееся с Ритой — есть закономерный результат пережитого стресса.

Коллектив вздохнул облегченно и засуетился — надо ж окружить попавшего в больницу товарища традиционным вниманием, апельсинами да подобным тому завалить. Чтоб товарищ почувствовал — коллектив встревожен, он сопереживает что есть мочи, он в полном составе и немедленно сдал бы для Риты кровь, кожу и даже стволовые клетки спинного мозга, но поскольку этого, слава богу, не требуется, то коллектив скорбит вдвойне.

А кроме того, Риту, пока она пребывала в стационаре, навестила делегация родной жилконторы во главе с самим Игорем Валентиновичем, заметно постаревшим от сострадания, но, может, еще и от всегдашней своей невоздержанности. Потом приходили учителя из вечерней школы во главе с отводящей глаза Алевтиной Викторовной, потом трое бывших одноклассников — Олеська да разысканные ею Ванька с Нинкой. Ну, и в довесок к этим троим, само собой, присутствовал Олеськин мужик.

Родители и Ромка навещали, разумеется, каждый день и таков был мамин регламент, взявшийся невесть когда и откуда, всякий раз высиживали часа по полтора, доводя до изнеможения и себя, и Риту.

Еще все болтали, что неоднократно видели неприкаянно скитающегося вкруг больницы Левку-фельетониста, и был он будто бы то ли вдрызг пьяным, то ли вообще не в себе, однако сама Рита последнего своего любовника, время от времени поглядывая в окно палаты, ни разу не засекла, а то б, может, кинула ему в башку больничное эмалированное судно…

Перемены, которые Рита учуяла в первый же момент возвращения на службу, имели, однако, как оно обычно и бывает, довольно существенную инерцию. Сперва формально не было никаких перемен. Дел скопилось много, Рита впряглась в свой воз с удвоенным против прежнего рвением, но скоро стала подмечать, что почти никто теперь к ней не заходит просто так, а лишь — по производственной надобности. Что почти совсем перестали звать на какие-либо совещания и междусобойчики, словно бы все это враз прекратилось, однако — она ж понимала прекрасно — это может прекратиться лишь одновременно с самой жизнью.

Впрочем, зато Рита могла сравнительно непринужденно запираться время от времени в своем кабинете, чтобы сделать себе очередную инъекцию. Правда, после этого какое-то время в кабинете стоял характерный запах — и спирта, и еще чего-то медицинского — приходилось открывать настежь дверь, которая в узком коридоре всем мешала…

В общем, всяких, пусть не очень пока крупных, однако все сильнее раздражающих, неудобств появилось изрядно. Стала самой себе все заметней уже не стройность, которой совсем недавно многие завидовали — мол, счастливая ты, Рита, ешь все подряд, мучное и сладкое почем зря наворачиваешь, а фигура твоя все безупречней, — но самая настоящая худоба. И завидовать сразу перестали — это ж тогда уже проявлялись первичные признаки грозного недуга — наоборот, стали к себе с повышенным вниманием приглядываться, прибавление веса считать куда меньшим злом, чем оно прежде казалось, хотя знали прекрасно — эта болезнь вместо худобы может давать и совершенно противоположное. Притом даже чаще.

А вскоре у Риты начались головные боли и почечные колики, что она скрывала до последней возможности, пока однажды не скрутило так, что во второй раз увезла с работы скорая.

И тогда Рита решила уходить. Не дожидаясь, пока предложат. Зачем ставить начальство, которое всегда к ней хорошо относилось, в столь тягостное положение. Зачем в еще более тягостное положение ставить саму себя.

Конечно, начальство, возможно, следовало и помучить, ведь с квартирой — это уже очевидно — не выгорело и не выгорит, времена не те — была б здорова, вырвала б беспроцентную ссуду, выплатила потом — не выплатила, дело десятое. А теперь — какая ж ссуда. Да и равнодушие ко всему на свете нарастало день ото дня…

Месяца два ушло на всякую волокиту. Месяца два Рита еще получала полновесную зарплату, хотя могла бы это дело и на четыре месяца, согласно законодательству, растянуть. То есть два месяца она честно доводила до более-менее вразумительной кондиции свои дела, чем растрогала начальство до такой степени, что оно каким-то образом умудрилось ей не только солидное выходное вознаграждение выкроить — именно вознаграждение значилось в приказе, а не пособие — но и предложило на прощальном банкете, устроенном в ее честь и чем-то явно смахивающем на поминки, занять однокомнатную служебную площадь неподалеку от родителей. Притом — так и сказано было — «пожизненно». В смысле, до смены руководства учреждения.