Александр Чуманов - Уравнение Бернулли

Утром бабы уходили на работу, а Толик с Ромкой приступали к делам, тщательно спланированным накануне. Ромке было два года, а Толику — сорок восемь, и все, ну, почти все их интересы поразительным образом совпадали.

К примеру, выйдя погулять, они, не сговариваясь, направлялись в магазин. Где каждый легко получал свое. Толик — бутылку пивка или, бывало, чекушку, но ни в коем случае не больше, а Ромка — ну, к примеру, «чупа-чупс» или пакетик орехов без скорлупы.

Потом доставали велосипед, который маленький Ромка упорно, хотя и трудно, осваивал, потом, обоюдно утомившись, переходили в песочницу, где, пока Ромка обходился без непосредственного участия дедушки, дедушка имел возможность спокойно почитать газетку либо даже книжку, чтобы после пересказать неграмотному пока еще внуку самое интересное и существенное из прочитанного.

Потом они ели, ложились вместе спать на большую кровать, но перед сном читали еще — на сей раз уже детскую какую-нибудь книжку или дед свою сказку на ходу придумывал, хотя о такой своей творческой способности прежде даже не подозревал. А под эти сказки, между прочим, ребенок лучше всего и засыпал.

Вечером же, когда приходили с работы Рита и Валентина Николаевна, им только удивляться оставалось, как много слов знает Ромка в свои два года, но особенно почему-то любит слово «нормально», хотя и не очень хорошо выговаривает его пока; какой у него поразительно серьезный и покладистый нрав, при котором исключительно редкие капризы являются верными симптомами недомогания, а если все в порядке, то капризы, непослушание и неадекватное поведение совершенно исключены.

И мать с бабушкой изумлялись, а также хвалили дедушку и внука, тихо, чтоб не сглазить, радуясь, что все так замечательно складывается — дедушка от безделья не предается пороку, а если немного предается, то это вполне можно терпеть, а ребенок растет себе и набирается полезных знаний-умений, почти не обременяя и не отвлекая никого от многообразия жизни.

Когда же наступали суббота с воскресеньем и казалось вполне логичным дедушке и внуку друг от друга отдыхать, этого почти никогда не получалось. Потому что Ромка не видел в бабушке с матерью полноценной замены деду и, даже при их полной самоотверженной готовности дать деду Толику толику воли, не умел более или менее продолжительное время обходиться без дедушки. Как и тот без него.

Правда, один, а изредка два раза в неделю Ромку приходилось отводить в соседний подъезд к тете Олесе, таки дождавшейся своего солдата и недавно тоже ставшей матерью, которая, взяв в своем пединституте академический отпуск, не отказывалась немножко подработать нянькой у своей школьной подруги.

И вот в такие дни, вернее, по утрам Ромка только и позволял себе быть таким, каким и должен быть ребенок его возраста. Да и то — полновесных истерик не закатывал, а лишь глядел на деда, как на предателя, беззвучно плакал и по возвращении «предателя» с работы еще некоторое время на него дулся.

А с трех лет Ромку взяли наконец в детский сад. И еще не известно, кому пришлось труднее — Толику или Ромке. Потому что Ромка к тому моменту сделался еще сдержанней в проявлении чувств, и стало понятно, почему слово «нормально» занимает в его словаре столь видное место, а дед — наоборот.

Сперва, как и полагается, он забирал внука из садика после обеда, чтобы, стало быть, ребенок легче адаптировался к новому образу жизни. Воспитательницы сообщали, что Рома удивительно легко переносит казенное учреждение, совсем не капризничает, с другими детьми не ссорится и просто изумляет невероятным послушанием, а Толик его все равно целую неделю пораньше забирал. И потом под разными предлогами это делал. А если же Ромка с утра его сам о том же просил, то уж — непременно. Во всяком случае, не запомнилось, чтобы отказал хоть раз, если не было очень уж веских причин.

Конечно, некоторый вакуум у деда образовался. И он был довольно мучителен в первое время. Так что даже несколько раз дедушка вечером приходил за Ромкой заметно выпившим. Не настолько, чтобы ему не решились внука отдать, но — предупреждали.

И тогда Толик решил вспомнить увлечение молодости, заброшенное когда-то из-за дальних рейсов и больших заработков, ломающих всякую размеренность жизни, отнимающих возможность чем-либо по-настоящему увлекаться. Он купил резиновую лодку, два дня колдовал в гараже с целой вязанкой своих старых бамбуковых удочек, а потом в сердцах переломал их все через колено, съездил еще раз в рыбацкий магазин и разорился на все новое — пластиковые удилища, японские лески, шведские крючки. Само собой, на устройство новых снастей ушло еще два дня, зато в субботу внук с дедом, провожаемые, будто рекруты на войну, явно фальшивыми причитаниями бабушки и матери, отправились на рыбалку. И вечером привезли чуть не полное ведро маленьких желтеньких карасиков.