Януш Леон Вишневский - Гранд

Убожка переступил с ноги на ногу, пытаясь уразуметь, к чему она клонит.

– Я хочу пойти с тобой пообедать, – продолжала она. – И выпить с тобой вина. Я хочу, чтобы со мной пил вино элегантный мужчина. Утром ты был другой – и сейчас можешь стать другим. Мужчины должны меняться. Причем всегда к лучшему. Иначе они становятся скучными и невзрачными. Твоя куртка, не говоря уже о ботинках, совершенно не подходит к твоей внешности. Ботинки – вообще для мужчины очень важная вещь! Поверь мне. У меня для тебя ведь есть новые кеды…

Убожка вынул изо рта незажженную сигарету и вздохнул с облегчением.

– Так мы вроде о моих ботинках недавно в этом самом номере все обсудили и обо всем договорились в контексте их похорон на пляже… но если вы, барышня, имеете в виду только эти кеды и если они помогут вас от грусти избавить – что ж, нет никаких вопросов и я в них…

– Нет, Убожик, речь не только о кедах, – перебила она его. – К таким элегантным кедам нужна соответствующая одежда, потому что иначе они совершенно не будут смотреться. Вот в этом пакете, – она указала на бумажную сумку, – есть одежда, которая, по-моему, вполне подойдет. Ты меня очень порадуешь, если будешь так любезен и сходишь со мной на обед и выпить вина именно в этом…

– Да вы, барышня, никак из какого-нибудь ЮНИСЕФ или ЮНЕСКО или как его там. Или тут разыгрывается какой-то благотворительный спектакль, – нервно произнес Убожка, кружа вокруг лежащей на полу сумке, как будто она могла в любой момент взорваться. – Вы, барышня, хотите меня совсем преобразить, изменить сценографию и костюмы моей жизни. Так, ненадолго, на одно представление. Причем почему-то решили у себя в голове, что это для моего блага. А я бедняк, нищий, без крыши над головой, и никакая одежда, никакая стрижка и спортивная обувь этого изменить не могут, потому что пудрой гангрену не вылечишь. А вы, барышня, меня сначала напудрили, а теперь хотите задрапировать в какие-то занавески. Но на засранном окне никакие занавески, даже самые красивые, мало что изменят. Люди все равно будут видеть только заляпанные стекла.

Он наконец наклонился и поднял сумку. Осторожно вытащил из нее коробку и, бормоча что-то себе под нос, удалился в ванную. Закрыв за собой дверь, он крикнул:

– Вот увидите, барышня, своими глазами увидите…

Он долго не выходил, она даже не выдержала и постучала в дверь:

– Все в порядке, Убожик?

– Не знаю. Я особо в этом не разбираюсь, – ответил он не сразу. – Сидит-то, во всяком случае, как влитой. Ткань такая… мятая немножко – как будто собака жевала, но зато мягкая очень. Это такая одежда для пижонов и богатеев, по-моему. Для звезд каких. Если ребята меня в таком виде на Мончаке увидят – со смеху полопаются.

– А они тебя вообще узнают? – спросила она весело.

Убожка медленно открыл дверь ногой и ответил:

– Разве что по шрамам на лице.

Он стоял, опираясь на умывальник руками, и вглядывался в свое отражение в зеркале. Она подошла и развернула его лицом к себе. Сорвала бирки, болтающиеся на рубашке и пиджаке.

Она совершенно забыла про ремень! Убожка вставил в брюки свою старую потрепанную веревку, и удивительным образом она не только не раздражала глаз, а составляла интересный ансамбль со светло-кофейным костюмом и придавала ему налет некого озорства и легкой небрежности. Интенсивный голубой цвет рубашки оттенял глаза – и они казались сейчас еще больше и еще голубее. Теперь, когда костлявые запястья, покрытые синяками, были спрятаны под манжеты рубашки, худые ладони не пугали своим неестественным видом.

Он избегал ее взгляда. Он терпеливо сносил все, что она с ним делала, как послушный и доверчивый маленький ребенок, которого замученная, но гордая мать готовит к первому причастию и очень тревожится за его первый в жизни костюм.

Юстина расстегнула последнюю пуговицу рубашки и освободила шею Убожки из плена воротничка. Убожка снял крестик, поцеловал его и спрятал в карман пиджака.

– Я не буду светить крестом, как Кшиштоф Кравчик, – пояснил он тихо. – И потом, Иисус как-то не сочетается с этим костюмом, хотя он, как вы наверняка знаете, барышня, нищим никогда не был.

Юстина взяла баночку с кремом и начала осторожно втирать белую эмульсию в лицо Убожки.

– Ты совсем не заботишься о себе, Убожка. У тебя страшно сухая кожа после бритья.

Раздался громкий стук в дверь. Она заметила, что Убожка вздрогнул и сразу сгорбился. За дверью стоял портье, знаток чипов.

– Входите, – пригласила она, отступая к ванной. – Мне только нужно вытереть крем с рук.