Микаель Ниеми - Популярная музыка из Виттулы

Однако тактика работала лишь наполовину. Крысоловки имеют один существенный недостаток: захлопнувшись один раз, они становятся безопасными, пока их не зарядишь снова. А за это время целые полчища крыс проходят невредимыми. Немного поразмыслив, я предложил Гансу одну идею. Он пришел от нее в восторг.

Мы пошли к соседу и одолжили у него несколько пузатых оцинкованных ведер. Я закопал их в стратегически важных местах прямо на крысиных дорожках так, чтобы верхушки ведер были вровень с землей. Потом наполнил ведра водой до половины. Сами ведра я замаскировал тонким слоем сухой травы и листьев, пытаясь скрыть малейшие следы.

Наутро я пришел осмотреть ведра. В первом оказалось шесть крыс. Они барахтались в воде, не в силах ни достать до дна, ни выкарабкаться наружу, постепенно выбились из сил и утонули. Во втором ведре я нашел пять трупов. В третьем - еще семь. Последнее ведро оказалось дырявым, вода вытекла, а на дне скакали два испуганных зверька. Я раздавил их каблуком. Двадцать штук - вот так улов! В крысоловки попалось еще четыре крысы, так что, когда я обрезал хвосты и предъявил их восхищенному Гансу, то получил аж двенадцать крон. Его узкий резиновый рот растянулся при этом в улыбку - она вышла у него странной, похожей на волчий оскал. Тушки я отнес в лес и бросил в яму, дырявое ведро мы заменили и раздобыли еще несколько ведер и банок, закопав их в нужных местах. За следующие несколько недель мы собрали прекрасный урожай. Полчища крыс падали в воду, царапали когтями стенки ведра, слабели и тонули. Утопшие крысы были куда менее противны, чем из крысоловок. Правда, вначале голова шла кругом от их количества: пара кило в день. Но ничего, я привык. Еще мне помогала мысль о том, что денежки падают в жестяную копилку, стоявшую у меня дома - денежки, которые все больше начинали приобретать очертания гитары.

Теперь уже и сам Ганс заметил успехи нашей крысиной войны. Тишину в доме лишь изредка нарушала возня, когда какому-нибудь маленькому смельчаку удавалось пройти минное поле. Но и в этом случае бедняга обычно уже на следующий день попадал в крысоловку. Ганс хорошо высыпался, машинка выдавала бодрые пулеметные очереди, а дом пропитался запахом средства от комаров, поскольку не давал житья гнус. Иногда Ганс вытаскивал свеженапечатанную страницу и вагнеровским голосом громко зачитывал ее вслух, смакуя ритм и звучание текста. Строгая, крепко сбитая проза о походах и переходах, четкие картины зимних боев в Финляндии, мороз и острые еловые иглы в одеяле, ядреный солдатский юмор, эротические грезы в вонючих казармах и редкие романтические вставки, где финские красавицы кормят раненых бойцов, а по ночам жмутся к щеке немецкого солдата в темноте неосвещенной столовой.

Тем временем я продолжал совершенствовать методы войны. Например, я понял, что ведра необязательно маскировать травой. Крысы попадались в них и так. Они словно не имели права тормозить и неслись по дорожке, пока не падали в жерло ведра, хотя то было на виду. Однако старые маршруты приходили в запустение, поскольку крысы, ходившие по ним, погибали. Вместо старых дорог крысы прокладывали новые, и мне все время приходилось выискивать их и переставлять ведра.

Выгребная яма в лесу заполнилась с невиданной быстротой. Я зарыл ее и выкопал новую. Вскоре и новая была полна. На могилы повадились лисы, они разрывали их и растаскивали подгнившие куски во все стороны. Вскоре крысиные животы наполнились личинками мух, кишевшими под тонкой шкуркой. А тут еще жара подсобила, и, когда со стороны леса поднимался ветер, несмотря на расстояние я чувствовал тошнотворный, сладкий трупный запах.

Ганс придумал, как быть. Он вытащил канистру и доверху заправил ее бензином. Я регулярно носил ее в лес и поливал могилу бензином. Потом бросал спичку. С тяжким вздохом огонь охватывал тела, и они сгорали в почти невидимом пламени. Шкурки съеживались и стреляли, усы скручивались и плавились, муравьи вылетали из глазниц и скукоживались на глазах, личинки извивались и с шипением жарились в огне, куколки лопались и недоразвитые слепые навозные мухи судорожно дрыгали мягкими членами. От костра валил густой черный дым, запах паленой шерсти и спекшейся крови насквозь пропитывал одежду, если я стоял слишком близко. Дым расползался по верхушкам деревьев как зловещий дух, как бог войны, как всепожирающая смерть, которая постепенно удалялась и растворялась в воздухе, оставляя жирный привкус сажи на языке. Когда костер догорал, я засыпал яму землей и мхом, заваливал ее такими тяжелыми камнями, чтоб даже лисы не стали возиться с ними.