Ли Сын У: Тайная жизнь растений

Сидящий на спине у матери брат раздраженно говорил ей что-то: «…Ну, мне это не нравится». Они сели на диван, откуда он то и дело посматривал на меня, и, если наши взгляды встречались, тут же отворачивался. Через некоторое время он успокоился и уткнулся лицом матери в спину — как будто на что-то согласился. Широкие пустые штанины его брюк болтались над полом.

— Куда собираетесь? — безразлично спросил я.

Брат не ответил, мать тоже ничего не сказала. От них как будто исходила настойчивая просьба больше не интересоваться, куда же они идут, и я не стал. Мать посадила брата на заднее сиденье машины, сама села за руль. Обычно она просила меня возить их, а в этот раз — нет, мне это показалось странным. Я не мог избавиться от ощущения, что от меня что-то скрывают. И поехал за ними на такси.

Я понятия не имел, куда и зачем они могут ехать, поэтому моему удивлению не было предела, когда машина матери остановилась на «лотосовом рынке». Не знаю почему, но у нас уже давно повелось называть «лотосовым рынком» район проституток. Перед невысокими зданиями, отделенными от улицы полосатыми перегородками, через которые ничего не было видно, в свете красных ламп сидели, покачивая ногами, практически голые женщины, многие, как и подобает проституткам, нарочито нахально жевали жвачку и зазывали к себе проходящих мимо мужчин. Что здесь делала моя мать, было совершенно непонятно. Да еще и с братом.

Мать, неся на себе брата, который уткнулся лицом ей в спину, зашла в один из плотно прижатых друг к другу домишек. Пытавшийся зарыться лицом в спину матери сын выглядел невероятно жалко, она же шла куда-то твердой, уверенной походкой. Эта уверенность говорила сама за себя — она была здесь не в первый раз. Проститутки, которые только что сидели, жуя жвачку и зазывно покачивая ногами, с неподдающимся описанию выражением на лицах расступались перед матерью с сыном, давая им дорогу, — очевидно, они знали эту странную пару.

Казалось, что больше всех удивлен здесь я. Как плохой актер, который вышел на сцену без репетиции, я не знал, что мне делать. Я шел мимо стоящих в ряд проституток и заглядывал им в лица, но не для того, чтобы понять, о чем они думают, — какая-то глупая неуверенность в себе заставляла меня ловить их горячие взгляды, мне было интересно, смотрят эти девушки на меня или нет. В их глазах влечение смешивалось с отвращением — я чувствовал, как будто погружаюсь в омут безнадежности и боли.

У меня в голове все перемешалось, и я заспешил прочь. В самом конце улицы одна из женщин вдруг подошла и схватила меня за руку.

— Повеселимся? Не пожалеешь.

Я вырвался и тихо спросил:

— Что это за пожилая женщина сейчас прошла вон туда?

Она тут же поняла, о ком я.

— А, которая сына несла? Видок еще тот, правда? Ну, вышла у них там история. Да забудь, пойдем лучше со мной. Устроим свидание.

Она опять потянула меня за руку, явно не собираясь ничего рассказывать. Я настаивал, что хочу узнать о тех людях больше. На ее лице появилось удивление, она как будто не понимала, чего мне нужно. Во-первых, меня интересовало часто ли они приходят сюда. «Время от времени», — ответила проститутка, а потом, как будто разговаривая сама с собой, она растроганно пробормотала:

— Жалко их. Молодец она, что приводит сына. Это ему в армии так досталось. Что-то случилось там… А она, смотри, как заботится о сыне. Бывают же такие матери, а?

Я опять высвободился из ее рук и пошел прочь от «лотосового рынка». К горлу подкатывала тошнота. «Бывают же такие матери!» — кричало все внутри меня. Да не могут матери так делать! Мне казалось, что от этого внутреннего крика у меня разорвется сердце.

Я прошелся немного пешком. По дороге я зашел в маленькое придорожное кафе и залпом выпил там рюмку. Мне хотелось опьянеть — чем скорее, тем лучше, но, как назло, в голове наоборот прояснилось. Даже чуть-чуть захмелеть не получалось. В конце концов я зачем-то опять пошел на «лотосовый рынок». Мать все это время стояла у того дома.

Она стояла с закрытыми глазами, прислонившись головой к стеклянной двери, — знакомая картина. Когда я пытался сдавать вступительные экзамены, мама так же стояла у железных ворот института и молилась за меня.

Два раза она меня так поддержала. И с радостью сделала бы это еще сколько угодно раз. Но больше шанса не выпало. Потому что я перелез через забор, окружавший цементное сооружение в тихой деревне на севере провинции Кенги, и дал деру из так называемой «военной академии» — учебного заведения, по суровости правил и жестокости нравов больше напоминавшее армию или тюрьму: еда, сон, свободное время, занятия — каждый твой шаг полностью контролировался, такой подход позиционировали, как творческий и новаторский, но мне все это казалось адом, я ощущал себя не как абитуриент, который готовится здесь к вступительным экзаменам, а как заключенный; терпеть все это мне было не под силу, и я удрал. Это был мой первый побег от семьи.