Ли Сын У - Тайная жизнь растений

Он ничего от нее не требовал. Не делал ничего такого, что раздражало бы ее. Если бы он напивался и ныл о своей любви, ее сердце бы не дрогнуло. Стремясь заслужить расположение девушки, которая ему нравилась, он вел себя так, будто ничего не знает и никогда даже не слышал о других мужчинах, которые бывают здесь и позволяют себе вольности по отношению к ней. Самое большее, на что он мог решиться, когда, выпив, бывал особенно весел, — это положить голову ей на колени. Между ними возникла симпатия, и она не возражала. Когда он клал голову ей на колени и безмятежно закрывал глаза, то становился похож на ребенка. Всегда напряженное выражение на его лице уступало место умиротворению. А она проникалась сознанием собственной значимости от того, что этот замотанный, вечно недосыпающий мужчина отдыхает лишь рядом с ней. Когда он пробуждался после получаса сладкого сна, она, видя его счастливое лицо, чувствовала, как ее тоже захлестывает счастье. Она узнала, что такое поддержать другого в минуты слабости.

Так к ним пришла любовь. Как набухают почки весной — незаметно, постепенно. Любовь ли это? Но если нет, то что же?

Как-то вечером он пришел в «Одуванчик» один. Насколько помнила мать, тогда впервые он появился в ресторане навеселе. Он стоял на ногах, но язык у него заплетался. В таком состоянии он вошел, сел и заказал выпивку. Мать сказала, что он уже и так хорошо выпил сегодня и больше пить не стоит, но он упорствовал. В тот раз он почему-то вел себя необычайно нервно.

— Хватит уже, — говорил он. — Я что, похож на клоуна, на марионетку? — кричал он. — Юнхи, Юнхи, — бормотал он. Так называли мать. Это имя дали ей в «Одуванчике». Сейчас так никто уже к ней не обращается. Ее настоящее имя — Со Ёнсук. — Юнхи, когда напротив сидишь ты, как же я жалею обо всем… больше я не буду тряпкой…

Она не могла ничего понять, потому что не знала, о чем он вообще говорит. Мать хорошо помнила, как, обращаясь к ней, он вдруг так крепко стиснул ее руку, что у нее онемела ладонь.

Вскоре, однако, он не выдержал и свалился на пол. Мужчина, который ни разу даже не пошатнулся в ее присутствии, напился так, что не устоял на ногах. Правда, мать подозревала, что его подкосила не столько выпивка, сколько что-то другое. Обрывки фраз, которые он произносил, пока еще был в сознании, наталкивали на определенные мысли. Она уложила его к себе на колени. Прошло около получаса, но он не просыпался, как обычно бывало, а мать была не в том положении, чтобы дерзнуть разбудить его самой. Но и позволить ему дальше спать у себя на коленях она не могла. Мать расстелила в комнате матрас и уложила его. Сняла с него костюм, носки, ополоснула водой его ноги. В этот момент, омывая его взопревшие ступни, она вдруг четко осознала, как любит этого человека. Мать не знала, каким он был с другими людьми, но с ней он был так безгранично слаб и доверчив, что, казалось, ему в каком-то смысле нужнее ее поддержка и защита, чем ей — его, и это разбудило ее чувство. Ей было все равно, насколько он был влиятелен и какое положение занимал в обществе — рассказывая все это нам с братом, мать говорила твердо, будто отвечая на допросе.

Утром, открыв глаза, он сел на постели и некоторое время собирался с мыслями. Мать рассказала, что сначала он не понял, где находится, но через мгновение на его лице отразилось смущение. Он принял из рук матери поднос с завтраком, но не притрагивался к еде. Он о чем-то напряженно думал, и мать не решалась с ним заговорить. Ей показалось, что лучше уйти, и она тихонько попятилась к дверям, но он окликнул ее:

— Юнхи.

Рассказывая нам свою историю, мать произнесла собственное имя тихо, будто разговаривая сама с собой — казалось, голос того человека до сих пор звучал у нее в душе. Много лет назад его голос коснулся ее имени с безграничной нежностью, и теперь она, в свою очередь, хотела ласково дотронуться до голоса, который так говорил с ней когда-то. Нечто большее, чем просто мягкость, звучало в нем. Он заставил ее содрогнуться, как от удара тока. Какое-то предчувствие пригвоздило ее к земле. Повернувшись к нему вполоборота, она ждала его слов. Но он не спешил продолжать. Повисла тишина, ей было тяжело дышать. С чего бы девушке, которой едва минуло двадцать один, задыхаться, если не от охватившего ее душу предчувствия, если не от мучительного ожидания слов, которые готовы были слететь с его губ, и которые она знала заранее? Наконец он решился:

— Ты не могла бы уделить мне немного времени?