Ли Сын У - Тайная жизнь растений

Мой голос тонул в темноте комнаты. Я не выношу серьезных разговоров, но теперь был, как никогда, серьезен. Почему некоторые воспоминания причиняют страдания даже спустя много лет?

— Но когда я смотрел на твои снимки, то чувствовал какое-то облегчение. Тогда я не понимал, почему, но теперь, кажется, додумался. На фотографиях были цветы, деревья, облака, небо — разве не прекрасно все это? Я искал на снимках не только гнетущую реальность, но и легкость красоты. Я был в целом согласен с тобой, с тем, что честность и нравственные принципы должны определять точку съемки и ракурс, но мне хотелось чего-то еще, например, чтобы на твой выбор влияли еще чувства и фантазия. Ты был одержим идеей исторической и общественной правды, а я ждал, что ты пойдешь дальше и откроешь сердце природе, человеку. Мне хотелось, чтобы ты не закрывал глаза на другую сторону истины. Чтобы ты снимал, ну, не знаю, например, наготу женщины, красоту любимого лица. А цветы, деревья, облака, небо — были бы фоном. Ты же знаешь, что я тайком пробирался к тебе в комнату и уносил фотографии, — то одну, то другую. Может быть, тогда я искал именно такой снимок.

Я заметил, как исказилось лицо брата. «Не возвращайся к прошлому», — кричало что-то внутри меня. Я подумал, что надо остановиться, но не смог. Мной овладела страсть, сдержать которую было мне не по силам.

— Начни снова фотографировать. Посмотри на мир через объектив, как раньше. Ты должен свидетельствовать о красоте мира твоими снимками. И я получу прощение. Ради меня, пожалуйста…

Нужно было остановиться, как только мне пришло это в голову. Но я не сделал этого, и довел брата до исступления.

Его взгляд помутнел, глаза закатились. Он побледнел как полотно, кожа на лице напоминала с виду кусок мятой бумаги, обтянутый сверху тонким полиэтиленом. Он весь сжался, пытаясь сдержать рвущийся наружу крик. Но, несмотря на сопротивление, его рот сам собой широко открылся, точно он собирался заниматься вокалом, и наружу вырвался вопль. «Аааа!» Это было похоже на рычание дикого зверя. Он схватился за ворот футболки и начал тянуть его вниз, словно был не в силах терпеть жар внутри себя. Тонкий хлопок с треском разорвался. Этого ему было мало, он принялся разрывать все, что было на нем надето. Почти голый, он начал царапать себя ногтями. Обеими руками он терзал бледное, давно не видевшее солнца, тело. Во мгновение ока его грудь покрыли беспорядочные красные полосы, напоминавшие следы от граблей. Будто изнутри его пожирал огонь, он катался по циновкам, жестоко ударяясь головой то об пол, то об стены. Капли пота и крови стекали по его искаженному лицу. Он все время кричал. Его тело сотрясали приступы агонии, будто у него внутри жил зверь, который захотел выбраться наружу.

Оцепенев от ужаса, я просто стоял и смотрел. Наконец, совладав с эмоциями, попытался схватить его, как-то сдержать, но справиться с ним я не мог. Не знаю, откуда в нем было столько сил. Внутри у него будто взорвалась бомба. Словно где-то в его теле готовился взрыв, и вот — настало время. Или его тело само по себе было бомбой, может, это даже ближе к правде. Как и говорила мать, брат, обычно спокойный, вдруг переставал понимать, где он, кто он. В такие минуты он разрывал на себе одежду, катался по полу, царапая себя, рвал на голове волосы. Все было точно, как она описывала. Словно это было шоу, разыгранное специально в доказательство ее слов. А что еще говорила мать?

«Во время приступов он разрывает на себе одежду, царапает себя до мяса, рвет на голове волосы… Он как будто в агонии. Он ползает голый, делает непристойные движения. Даже говорить стыдно… Он совершенно теряет контроль над собой… На это просто невозможно смотреть…» — вот что еще говорила мать. Задыхаясь, я бросился к нему. Он крутился на полу, будто его затягивало в водоворот, срывал с себя оставшуюся одежду, его лицо в разводах пота и крови было страшно — на это и правда было невозможно смотреть. Я запачкал лицо и одежду в его крови, поте и слезах, я просто не мог дальше быть свидетелем всему этому.

Есть кто-нибудь дома? Домработница ушла на рынок, ее нет. Бешено колотя ногой в дверь, я закричал:

— Сюда! Сюда! Помогите!

Отец пришел не сразу. Брат уже сорвал с себя всю одежду и совершенно голый ползал по комнате, то ли рыдая, то ли истерично хохоча, когда дверь в комнату отворилась, и отец появился на пороге. Я не сказал ни слова, а только указал кивком на брата. Хотя это было необязательно. Отец все видел и слышал сам. Однако он был спокоен. С непроницаемым лицом он наблюдал за братом.