Эмир Кустурица - Смерть как непроверенный слух

- И все же, не можем мы проводить покойника без прощания, и полагается, как говорят коллеги христианской веры, выпить за упокой души.

Вылила она полрюмки, вторую половину выпила и поставила бутылку назад в ящичек под судомойкой. Она уже долго жила у брата и иногда выпивала рюмочку-другую ракии, как говорила она, для желудка, или когда у нее начиналась депрессия. Наверное, брат о том не знал, потому что был "большим противником алкоголя".

Перед отправкой в больницу дядя хотел все закончить "вовремя". Пошел он в магазин и накупил всего в гораздо больших обычного количествах. Это были его последние закупки, после произведения которых он мог быть уверен что предстоящее по прискорбному поводу его смерти мероприятие пройдет на достойном господина его ранга уровне. Помимо закупки всего необходимого для проведения поминок, дядя написал сестре подробные инструкции использования закупленного: "Два с половиной килограмма кофе хватит тебе, чтобы два дня все желающие могли пить кофе. Эти два килограмма надо разделить примерно на двести пятьдесят человек, в зависимости от того, будешь ты варить кофе крепкий или послабее. По подсчетам, кофе должно хватить. Кило сахара это многовато, но смысла покупать его меньше нет. К тому же у нас оставалось его еще килограмма два. Кило фиников, сухого инжира, еще два кило локума. Первое пойдет детям, а локум подавать взрослым вместе с кофе".

Внизу в кухонном буфете он оставил сироп для лимонада. Составляя подробный перечень, лимонный сироп он записал отдельно от вишневого сока, и красивым своим почерком приписал: "Не стоит перебарщивать с лимонным экстрактом, потому что он не натурального происхождения, но, все таки, довольно неплох для освежения! Разводить пол столовой ложки на стакан воды. Вишневый сок, в связи с его густотой, необходимо развести. Не ради экономии, а потому что переслащенное вредно. Необходимо знать, что диабетом часто заболевают люди моего поколения и, поскольку по печальному поводу моей смерти соберется более всего людей именно моего возраста, что довольно логично, все вышеупомянутое совершенно необходимо учитывать...!"

Фильм с препятствиями.

В тысяча девятьсот восемьдесят пятом году фильм "Папа в командировке" победил на Каннском фестивале. Впервые случилось так, что югославский фильм получил "Золотую пальму". Я вернулся в Сараево за три дня до конца фестиваля, и награду вместо меня получал Мирза Пашич, директор сараевского "Форум фильма". Его фотография с пальмой в поднятых руках обошла весь мир. Взял он награду из рук Стюарта Гренджера и сказал:

- Merci beaucoup.

Когда в Сараево меня спрашивали, почему я не получил "Золотую пальму" в Каннах сам, я выбрал в качестве самого подходящего объяснения такое:

- Потому что клал паркет в квартире своего друга Младена Материча!

Победа на венецианском фестивале не стала для городских властей достаточной причиной, чтобы выделить мне из городских фондов квартиру. Нам с Майей и Стрибором приходилось жить вместе с майиными родителями. Два обстоятельства объясняли этот абсурд, что я, лауреат Награды Шестого Апреля [26], не получил причитающейся мне жилплощади: я никогда не был членом Коммунистической партии, и репутация Мурата в сараевских политических кругах тоже была так себе. Чем еще можно было объяснить, что обладатель "Золотого Льва" вынужден жить приживальщиком? Тяжело было объяснить этот факт, зная, что этот венецианский лев и триумф команды "Босния" в баскетболе стали единственными победами, отметившими Сараево на европейской карте. И тут уж вспомнились мне отцовские разглагольствования и остроумничанье на тахте, которым он защищался от матери, от ее вопросов, почему это помощник министра живет в полуторакомнатной квартире. Право на жилплощадь существовало, но его нужно было еще и осуществить! И дело было не только в жилплощади и недостаточной оценке моих заслуг.

Проект “Папа в командировке”, мой следующий фильм, неожиданно завяз в топком болоте политики. Возникший в воодушевлении от успеха “Долли Белл” и во время семидневной паузы между сидрановыми запоями сценарий стал любимым блюдом в меню наследников Тито. Мы со Стрибором и Сидраном поселились в дубровницком отеле “Империал”, одержимые желанием как можно быстрее закончить сценарий о грозных временах, наступивших в тысяча девятьсот сорок восьмом году. В нем рассказывалась история семьи Золь, начиная со времен, предшествовавших сорок восьмому году. О том, как, став жертвой любовной интриги, отец Махо Золь превратился в политического узника, и как судьба его повлияла на развитие его сына Малика. Рассчитывал я на то, что даже если не удастся мне получить новую квартиру или еще как-то воспользоваться плодами быстро преходящей венецианской славы, то уж снять-то новый фильм не составит труда. Не принял я в расчет, что титовы бойцы все еще были у власти и прилагали все усилия, чтобы все оставалось, насколько это возможно, таким, как при Тито, и чтобы ни одна болезненная тема, в особенности связанная с событиями сорок восьмого года, не затрагивалась вообще. Мой же фильм коснулся истории, которая не была популярной среди его наследников, поскольку свой политический вес они заработали в эпоху легендарного противостояния Тито с русскими. С одной стороны это был рассказ, в котором поэтически, глазами мальчика, были отражены переломные исторические перемены, а с другой там говорилось о страданиях и невиновности узника Голого острова! Тогда я не был еще уверен в своих силах, смогу ли я рассказать об узнике Голого острова, после того, как столько отцовских друзей, пьяных и несчастных, прошли через нашу квартиру на Горице, и на улице Кати Говорушич 9а тоже. Все они стали частью моего взросления. Среди них был и Хайрудин Крвавац, член Художественного Совета “Сутьеска-фильма”, но и он, навсегда испуганный узник Голого острова, не мог помочь мне в разрешении коллизий по поводу начала съемок моего второго игрового фильма.