Люси Фор - Славные ребята

— Неужели, по-вашему, меня еще беспокоят такие пустяки. Ей-богу, чудак-человек! Проедет же грузовик, повозка, а то, как знать, может, и легковая машина. Я из Парижа удрал, не зная, на чем сюда доберусь, и тут вдруг стану волноваться, как доеду до Катманду. Все-таки забавный вы!

— Поступай как знаешь, — сухо ответил Марк. — В конце концов это твое дело.

— Если ночью вы встретите меня на дороге, разве вы меня не подхватите?

Они подошли к автомобилю.

— Значит, решено, ты не поедешь?

— Не поеду, поверьте, так будет лучше. — Он улыбнулся: — И поторопитесь, а то к девяти не поспеете. Нельзя же заставлять дам ждать, — насмешливо добавил он.

Марк окончательно не знал, что и думать, — это смесь иронии и серьезности, высокомерия, а подчас и прямой вульгарности.

Он завел мотор.

Высокий силуэт уже поглотили сумерки.

«Хоть бы он не простудился, хоть бы ему машина попалась». И если бы Марк отдавал себе отчет во всей нелепости происшедшего, он все равно волновался бы не меньше.

— Вы один?

Марк так и не понял, чего больше в ее тоне — разочарования или радости.

— Как видите! — произнес он наигранно весело.

С чего это он станет отчитываться, рассказывать, как они выехали вместе и как потом мальчишка вдруг передумал и удрал. А может, это загодя расставленная ловушка? Заманили его в капкан — почему бы и нет? Но кто же из них зачинщик? Надин? Ален?

Впрочем, не так-то уж существенно: сегодня эти люди его интересуют, а через неделю он о них и думать забудет. В этом одна из главных прелестей путешествия: тому, что кажется сегодня важным, суждено раствориться, и возрождается оно в ином, новом качестве на следующем «этапе» пути.

В длинном платье из прозрачного газа, напоминавшем и индийское сари и модное на Западе платье, Надин с высоко уложенным затейливым пучком уже не казалась молоденькой дикаркой, и была бы вполне уместна на своей родимой Парк-авеню, а то и в романском замке в качестве хозяйки, принимающей к обеду гостей. Рядом с ней Марк в пуловере выглядел деревенским увальнем. Но просить извинения за свой туалет было бы еще глупее.

— Виски?

— Спасибо, я уже выпил стаканчик.

Она рассмеялась.

— Ну, второй — это не страшно. По-моему, вы такую нагрузку выдержите. Зато я буду пить не одна. Вот чего я как раз боюсь. Когда случается пить в одиночестве, я тут же решаю, что я алкоголичка. А это не так-то приятно.

— Выходит, алкоголик это тот, кто пьет в одиночестве?

— Совершенно верно. И такое определение алкоголизма ничуть не хуже других.

— Как-то об этом не думал.

— Пить в одиночку — значит хотеть пить, значит признать свое поражение… В компании можно сослаться на то, что тебя, мол, уговорили… Разница существенная.

— Возможно, вы и правы. Пью за существенную разницу. — Он поднял стакан, который подала ему Надин. — Я лично пью только в компании. Хотя, откровенно говоря, ал коголя не терплю. Опьянение, видите ли, это своего рода замена.

Надин беспокойно поглядывала на дом.

— Простите, но я должна на минутку уйти, распорядиться…

— Может, я пришел слишком рано?

— Да что вы, напротив, я вас ждала, но при здешней прислуге за всем приходится следить самой.

Она ушла.

Вдруг Марк представил себе Дельфину в Катманду.

«Как бы она здесь себя вела? Как бы все воспринимала? Алена? Надин? Я привык считаться с ее суждениями, и, пожалуй, так всегда бывало… Ну, а сейчас? То и дело приходится пересматривать то, что с незапамятных времен представлялось мне незыблемым, даже священным. Да, да, докатился даже до того, что начинаю подумывать, все ли у нас с Дельфиной шло именно так, как мне казалось. Можно или нет в нашем личном случае говорить об общности? Что я знаю об ее идеале? Да и есть ли он у нее? Задумался ли я хоть раз о смысле ее жизни? О ее потаенных желаниях? Мы об этом даже никогда не говорили. И счастлива ли она?»

Ему стало стыдно. Все двадцать лет он не задавал себе такого вопроса. А все потому, что она была веселая, казалась всем довольной. Но разве не пыталась она завести с ним серьезный разговор? Поразмыслив, он вспомнил, что в иные вечера… Но он тогда слушал ее вполуха. Он терпеть не мог рассуждений на отвлеченные основополагающие темы, потому что всякий раз они приводили к вопросу о смерти. «Глупо говорить о том, с чем ничего нельзя поделать». И в то же время он отказывался числить себя в ряду тех, кто смертен. Он просто отклонял такие вопросы. Зачем зря тратить силы, когда им можно найти лучшее применение. Он вспомнил прежнюю Дельфину… Ту провинциальную мещаночку, какой она была, когда он ее встретил впервые. Хорошенькая, это бесспорно, чуточку неловкая, наивная, и порой взгляд ее был вопросительный, но Марку удалось быстро превратить его в восхищенный.