Елена Кирога - У каждой улицы своя жизнь

— Он уже подтвердил. Все уладилось. Но эта длинная процедура затянулась. Вы же знаете Вентуру: он и пальцем не захотел шевельнуть...

Да, это действительно было похоже на Вентуру. Когда он считал себя правым, то никогда ни о чем не просил и ничего не предпринимал. Невозмутимый. А между тем на его имя было наложено вето. Глупый. Маленькая Агата...

Если бы он тогда умер... Но нет: он должен был жениться, чтобы до предела накалить обстановку. (Теперь она не испытывала злобы и уже не могла чувствовать той мучительной душевной раны, от которой страдала первое время.) Она узнала об этом от Рейес. Когда-то Вентура нравился ей. Впрочем, Рейес нравились все мужчины понемножку, особенно мужья подруг. Но Вентура, очевидно, нравился больше остальных. Эсперанса до сих пор не смогла бы сказать с уверенностью, было ли между ними что-нибудь или нет.

В тот год, когда кончилась война, девочка сильно болела, а Эсперанса была охвачена сильным беспокойством в связи с беспрерывными мятежами. Должно быть, Рейес по собственной инициативе посвятила во все Вентуру: она обожала выступать в роли посредницы, а заодно воспользовалась случаем, чтобы с ним встретиться. Рейес была дерзкой и, прикрываясь своей дерзостью, поведала ей обо всем.

— Я видела Вентуру. Он души не чает в девочке. Что бы ты хотела ему передать?

Рейес пришла к ней вечером, довольная, взволнованная, и обо всем рассказала. Вернее, о том, о чем хотела рассказать.

— Я заехала за ним на машине. Он живет на улице Эспалтер в пансионе. И на самом деле очень любит девочку. Мы только и говорили о ней. Почему ты не даешь ему повидаться с ней?

Можно пойти ее поцеловать?

Она вошла в комнату Агаты и села к ней на кровать. В тот раз она как-то слишком подозрительно и разнежено ласкала девочку.

— Где ты еще была?

— Разве я не сказала? С Вентурой... Он хотел знать о вас все подробности.

При розовом освещении детской Эсперанса внимательно разглядывала подругу: боа из куньего меха, босоножки на высоких каблуках, из которых сквозь чулки проглядывали покрытые лаком пальцы ее холеных ног. Бледно-золотистые волосы выбивались из-под маленького головного убора из красных перышек. Но женщине никогда не удастся обмануть другую женщину. .

— Какая ты красивая. Дай-ка я на тебя полюбуюсь.

Голубовато-серебристые тени вокруг синих глаз, мальвовые губы, матовая кожа, сливающаяся с красноватым гримом охры. Рейес смеялась, глядя на нее:

— Милочка моя, можно подумать, что ты никогда меня не видела. Это еще прошлогоднее.

Эсперанса хорошо помнила слова Вентуры:

— Рейес? Да, элегантна, но мне она неинтересна...

— Ты не станешь отрицать, что она самобытна.

— Глубоко заблуждаешься. Самобытность проявляется не в одежде и не в манерах. Это более ценное понятие. Но оно стало слишком избитым.

— Муж Рейес совсем не подходит ей...

Вентура имел собственное суждение относительно подобных браков. "Они разобщают", — говорил он.

Эсперанса подумала о том, что в поведении Рейес по отношению к мужу таилась бездна раздражения. Она ничуть не расстроилась, когда Вентура ушел от Эсперансы и началась вся эта канитель с разводом. Только сказала:

— Теперь ты многое поймешь гораздо лучше.

— Нет, дорогая, Вентура — самый обыкновенный человек. — Она деланно засмеялась. — Уверяю тебя. — И тут же быстро спросила: — Почему ты не разойдешься с мужем, если все так, как ты говоришь?..

— Зачем? — отвечала Рейес. — Овчинка выделки не стоит. Каждый из нас живет по-своему.

Вентура был не из тех мужчин, которые мирятся с подобным положением. Надо было отдать ему должное. И не только в этом, но и во многом другом. Она не могла не оценить его заслуги, когда его уже не было рядом с ней.

"Если бы он тогда умер, я бы обрела свободу. ." В чем? Она настолько привыкла убеждать себя в этом, что только теперь, наверное, смогла бы понять, насколько лгала сама себе. У нее все было: Агата, подруги, положение в обществе... Весь тот хорошо отлаженный механизм, который занимал все ее дни, месяцы, годы.

— Если бы ты могла отказаться от своего окружения... От бессмысленных страстишек, глупого соперничества.

— А чем оно тебе мешает?

— Это так поверхностно... Вы ничем не занимаетесь, ни о чем глубоко, по-человечески, не задумываетесь. Нет-нет, дело вовсе не в социальном классе, поверь мне. Дело только в тебе самой, в том, как ты организуешь свою повседневную жизнь. Ты стремишься иметь самый лучший дом, устраивать самые пышные приемы, не оставляешь ни единого свободного дня для чего-то значимого. Как только ты не устаешь! Это же сущее наказание. Весь день следить за своим лицом, своей улыбкой. Мне становится просто невыносимо от такого насилия над душой. А все потому, что не принято в изысканном обществе откровенно высказывать то, что у тебя на душе. И никуда не денешься, сочтут за бестактность...