Елена Кирога - У каждой улицы своя жизнь

Она спросила настороженно:

— Зачем?

Он стал ходить по комнате широким шагом. (Вскочил с места, словно сдерживая свой протест.

Ему было неприятно. Он считал, что мне не следовало так говорить. И все же я спросила тебя: "Зачем нам жениться? Жениться, но как? Ты сам в это не веришь, а мне безразлично. Я не смогу дать тебе ни больше, ни меньше того, что даю".)

Он ходил по комнате и курил. Комната заполнилась дымом. Пресенсия почувствовала, что сейчас потеряет сознание.

"Хоть бы он перестал ходить!"

Она хотела обернуться к нему и крикнуть: "Остановись!" Ее охватил гнев. В глазах защипало. "Мой сын..." И впервые сердце ее сжалось от боли.

Вентура остановился перед ней, спрашивая:

— Тебе действительно безразлично? Ты понимаешь, что говоришь, Пресенсия?

Он вдруг поплыл у нее перед глазами, как расплываются сейчас буквы, которые, наверное, и вызвали у нее эти воспоминания. Ей казалось, что губы его растянулись, лицо исказилось... и она потеряла сознание. Откинулась на спинку кресла, чтобы не упасть, и погрузилась во что-то мягкое, ватное. "Не хочу умирать. Что со мной? Будь что будет. Всему конец. Я умираю".

Пылкие, безрассудные слова звучали над самым ее ухом, то удаляясь, то приближаясь, то возникая, то угасая. То был голос Вентуры.

— Отойди, мне душно.

Холод на лбу. "Какое блаженство! Еще..." Постепенно, будто сквозь увеличительные стекла, перед ней вырисовывались его брови, глаза, пористые щеки, длинный нос, губы...

Мокрое полотенце давило на виски. Она улыбнулась.

"Пусть так длится подольше. Это Вентура. Пусть никогда не кончается. Я не хочу того, что было..."

Она устремила глаза вверх, уже готовая сказать: "Я не хочу выходить замуж. Ты не веришь этому, а мне безразлично..."

Но он выглядел таким обеспокоенным, любящим, таким встревоженным, что она не стала произносить слов, которые могли бы их снова разлучить. Едва уловимое, сдержанное прикосновение его пальцев к подбородку.

— Я хочу, чтобы ты стала моей женой, малышка. Это единственное, что я могу тебе дать, — сказал он.

Она не хотела лишать его возможности как-то утешить ее. (Он уже столько дал ей...

Благодаря ему она раскрыла для себя новый мир, целую жизнь. Благодаря ему познала радость сотворения чего-то нераздельного с ней, всепоглощающего, торжественного, ликующего, сладострастного и целомудренного. Он сделал ее жизнь чище и лучше.)

"Но разве обстоятельства не принуждают тебя?" Накануне он узнал о том, что ее выгнали из дома.

Он проводил ее, как обычно, и они расстались на углу улицы Йесерос. Ей бы не хотелось, чтобы он провожал ее до самого подъезда. Когда она свернула на улицу Дон-Педро... Тоска и стыд охватили ее при мысли о том, что придется обратиться за помощью к Валье, поскольку в глубине души презирала приятельницу за сомнительный образ жизни, который та вела, и откровенно рассказать обо всем. Валье снимала комнату на улице Дон-Педро и была единственной, кому Пресенсия могла довериться, хотя та слишком беззаботно и ложно истолковала ее признание.

"Дорогая, сегодня я помогу тебе, а завтра — ты мне. Пока мы с тобой подыщем что-нибудь другое, скажу, что ты моя сестра". Но Пресенсия всем своим существом противилась этому.

Она не могла уснуть: тело ее было напряжено, сердце переполнено до краев. Тяжелое дыхание спящей рядом подруги вызывало у нее тошноту. Кровать была слишком узкой для двоих, но и за это приходилось благодарить.

— Я чудненько выспалась. Ты такая маленькая, что почти не занимаешь места.

Пресенсия сжималась в комок, отодвигалась на самый край матраца и не шевелилась. "Я здесь ради тебя. Я такая ради тебя". Так она доказывала свою любовь к нему.

"Я буду спать здесь ради него..." И она вся переполнялась нежностью.

От тела Валье исходил терпкий запах духов. Пресенсию мутило. "Она добра ко мне. Нельзя ее осуждать". Она откидывала дешевое одеяло. "О господи, сейчас меня стошнит! Лучше думать о чем-нибудь другом. Вентура..."

О нем она никогда не переставала думать.

В тот момент, когда Пресенсия должна была свернуть на улицу Дон-Педро, кто-то подхватил ее под руку, и, еще не обернувшись, она уже знала, что это он.

— Куда идешь?

Он улыбался, довольный, но выражение его лица сразу изменилось, едва он заметил, что она чем-то очень расстроена.

— Что с тобой, Пресенсия?

— Ничего особенного. Рано или поздно это должно было произойти. Я с детства им мешала...

Он побледнел. Иногда у него бывал такой побитый, виноватый вид. "Я не хочу больше видеть его таким. Такое выражение ему не свойственно".