Ян Козак - Адам и Ева

Ах, уж эта моя плутовка жена! Коли точно знает, чего ей хочется, — ничего не оставит на волю случая! Я в дураках, а ее прямо-таки подмывает порадоваться победе, добытой хитростью, но она сдерживается.

— Мама совершенно права. Давно пора прогуляться на речку, — давясь горячей картошкой, соглашаюсь я. А что еще остается? — На какое место пойдем, дети?

— К купальне! — кричит Луцка и хлопает в ладоши, хотя только что едва не засыпала над тарелкой.

— Там сейчас не искупаешься. Лучше пойти под Липу, а потом можно и порыбачить.

— Мне бы не хотелось идти туда с Луцкой, там глубоко, — возражает Ева.

— Да теперь воды везде по колено, — со знанием дела настаивает Томек.

— Ладно. — Я кладу конец переговорам. — Все успеем. И выкупаться, и рыбку поудить. А где ловить будем? Под запрудой или у омута? — Я взглянул на Еву. Она тоже любила посидеть с удочкой.

Пока Луцка в восторге верещала что-то насчет купальни, Томек, опередив Еву, воскликнул:

— У омута! В Лабе не клюет…

Как только речь заходит о рыбалке, Томек не знает никакого удержу. Он непоколебимо уверен, что стоит ему забросить лесу, как тут же на крючке забьется жирный карп.

— Разве что вонючая малявка попадется случайно, — продолжал Томек.

— Что верно, то верно, — согласилась Ева. — Когда в последний раз, в дождь, ты двух подлещиков принес, мне пришлось их выбросить.

— Видели бы вы усачей под плотиной, когда вода в реке была еще чистой, — вспомнил я. — А теперь что! Как-то смотрел я рыбацкие состязания. Набралось там человек сто, стояли чуть не впритык один к другому, весь берег заполонили. Разыгрывались три премии. Одна — за самую крупную рыбину, вторая — за самый большой улов, а третья, наоборот, — за самую маленькую рыбку.

— А ты что-нибудь выиграл? — влезла в разговор Луцка, слушавшая меня лишь краем уха. Все внимание ее было поглощено мороженым, которое Ева только что принесла из холодильника, и Луцка с помощью печенья заправляла его в рот.

— Вот глупая, — заметил Томек. — Ты что, ничего не слыхала?

— Все три премии получил один пенсионер.

— Так ему одному все три и отдали? — удивилась Луцка.

— Заслужил, — ответил я. — Сперва попался ему на крючок карп. Похоже, последний в тех местах и довольно крупный. Больше никто ничего не вытянул — так, парочку голавликов да несколько язей. Этой сорной рыбке ни грязь, ни смрад нипочем, лишь бы нажраться. Так вот и получилось, что все награды одному и достались.

— Но мы все равно пойдем к омуту, — повторил Томек. Он тоже за обе щеки уплетал мороженое.

— Луция! — окликнула дочку Ева. — Посмотри, сколько после тебя крошек. Как в хлеву.

Там, где сидела Луция, и впрямь все было усыпано крошками от печенья.

— Это все Томек, — отмахнулась Луция. — Он мне под руку глупости всякие болтал. — И вдруг, сверкнув на Еву блестящими глазками, добавила: — Вот стану большой и не буду крошки оставлять. У меня на груди такой же, как у тебя, балкончик вырастет, и там все будет застревать.

Мы расхохотались.

Пока Ева готовила кофе, я устроился в кресле и на минутку прикрыл глаза. Переваривал в уме все то, что Ева успела наговорить, пока мыла мне голову.

Земли, отведенные под яблоневые посадки, — это начало нашего нового обширного сада… Сколько хлопот, изнурительного труда вложено в него! Хотя район принял решение передать нам приусадебные участки, но на деле все оказалось иначе.

Кооперативщики взбунтовались. И не только они. Кто-то из соседей вдруг вспомнил, что здесь испокон веку пролегала самая короткая пешая дорога — через поля на Гостераз и в лес, куда по утрам наведывались грибники, а по вечерам удалялись влюбленные. Дескать, для пенсионеров там самое место дышать свежим воздухом или заниматься случкой собак, а пионерам больше негде выполнять обязательные школьные поставки лекарственных трав, кроме как обирая кусты шиповника, растущие по межам.

Все объединились против нас.

Даже безногим калекам, которые по этой пешей тропе и шагу не ступили, вдруг стало жаль ее. Общественный совет, во главе которого стоял брат одного из владельцев усадеб, заявил протест и разослал жалобы повсюду, куда только мог. Меня вызывали на заседания кооператива, я объяснял суть дела, но все напрасно. На собрании общественного совета, где разбирался наш спор с частниками, меня и Олдржиха (на сей раз он мне помогал, чем только мог) прямо-таки освистали.

Им сыграло на руку и то обстоятельство, что именно в этот момент район наш упразднили и все его органы и учреждения были переведены в Литомержице. Должностные лица сменились, на нас ни у кого не оставалось времени.