Ян Козак - Адам и Ева

Мы снимали их, как гроздья с виноградной лозы… Уже в те поры к нам за много километров приезжали посмотреть на них и подивиться, как нам удалось вырастить такое чудо.

Само собой, я был горд плодами своих рук.

Ведь как-никак плоды эти стоили мне крови и пота…

Обхожу, бывало, свои царские владения, и тепло становится на душе и на сердце, а все-таки чего-то недостает, чем-то я еще недоволен. Чего? Чем? Я уже вкусил от того, что взрастил, что зреет и дает плоды. И вот — честно заработанный, заслуженный, брызжущий соком плод распалил мои аппетиты. Не идут у меня из головы персики. Хотя пока что урожай мой — одни насмешки. Насмешки сыплются, будто апрельский дождь, из каждой тучки. «Да ты спятил, Адам? Что это на тебя нашло? Зря стараешься. Брось, пока не поздно!»

Советовали лучше приглядывать за яблонями, грушами да сливами. Дескать, деды и прадеды наши знали, что в подржипском краю родится. Так-то оно так… Честь им и хвала. Но, слава богу, не дал я советчикам сбить себя с толку и отговорить. Я завзятый упрямец и извелся бы, если бы подрядился все делать только по привычке, как все давно умеют. Нет мне радости от такой работы; я задохнулся бы от скуки. Между прочим, до меня тоже пытались вырастить здесь эту культуру. Выходит, насмешки, которыми одаряют меня знакомые и соседи, имеют свои резоны. Ничего не попишешь, придется к прежним поискам и мученьям добавить еще капельку усилий и крошечку души.

Да что может быть краше — выпестовать на нашей подржипской земле чудесные, покрытые легким пушком, сочные, ароматные, освежающие душу плоды? Давнишняя моя неизбывная мечта…

Помню, тогда и пяти лет мне не было. Мама брала меня с собою, когда ходили чесать хмель. До хмельников было далеко, поэтому мы ночевали у зажиточного крестьянина в старой пустой конюшне. Тогда-то я и увидел персики впервые — в защищенном от ветра углу, на солнечной стороне, за стенами сарая. Как они манили меня! Как мне хотелось их сорвать! Плоды только-только созрели. И я не удержался от соблазна. Как-то вечером тайком сорвал один. Зарылся в сено и там съел. Наверное, поэтому он показался мне таким вкусным и приятным, много приятнее, чем я предполагал. Утром хозяин снял фрукты. А я еще долго ощущал во рту вкус этих дивных плодов. И снова припомнил его, когда учился на садовода, в агрономическом училище.

Я собирал литературу и, наверное, перечитал все, что у нас было написано о персиках, выясняя, где и в каких условиях приживается это дерево. Тогда-то и запало мне в душу, что персикам может понравиться и у нас. Эта мысль не давала мне покоя. С того и началось. Неизбывная мечта, навязчивая мысль, одержимость…

Я располагал тогда небольшим опытным участком — уютное, в южную сторону обращенное местечко, кусок земли в теплой, защищенной от ветра низинке. Там я высадил несколько десятков персиковых деревьев разных сортов и начал за ними ухаживать. Я искал наиболее подходящий вид — наилучшее семя для роудницкого лона. Ухаживал за ними и облагораживал селекцией, буквально нянчил. Если требовалось — забывал о воскресных днях и о праздниках. Книжки, руководства, из которых можно было почерпнуть хоть что-либо полезное, были для меня подлинным сокровищем; я объездил все исследовательские институты и селекционные станции, прилежно, как полагается, обследовал все питомники. Иногда в этих поездках меня сопровождал Олдржих, один из трех моих тогдашних помощников. Работал он у меня второй год, но знакомы мы были с детства. Олдржих на десять лет моложе меня, в то время мне, бездетному вдовцу, вот-вот должно было стукнуть сорок. Олдржих еще ходил в холостяках, последний слишком затянувшийся роман, как это часто бывает, ничем не завершился, после него Олдржих не оставлял без внимания ни одной юбки. И как раз тогда, во время командировки на селекционную станцию соседнего с нами города Мельник, мы впервые встретили Еву.

Вижу ее как сейчас. Она сидела в лаборатории, склонясь над широкой стеклянной плошкой, выбирая пинцетом и пересчитывая какие-то проросшие семена… Гибкая и статная молодая женщина в белом халате, с темными, коротко подстриженными волосами, загорелым лицом и красиво вылепленными полными губами. Она подняла голову и пронзила нас вопрошающим, но открытым и твердым взглядом блестящих, словно от солнца, карих глаз. Из-под небрежно расстегнутого халатика соблазнительно светилась золотистая кожа полной шеи, и чуть ниже смело вырисовывалась линия высокой округлой груди.