Энтони Берджесс - M/F

Но пока что на улице Индовинелла никакой полиции не наблюдалось. Может быть, они появятся позже, а к тому времени эти два пидермота, застрявших на берегу, уже, наверное, будут храпеть друг у друга в объятиях. И у полиции уж точно нет никаких оснований искать тело Лльва. Тело Лльва в «сирано» матери Лльва осторожно ехало к спящему цирку.

Я затащил труп в сарай, осквернив работы Сиба Легеру. Все свечи догорели, кроме одной, которая погасла от сквозняка, не пройдя даже до половины жизни. Зажженная заново, она создала драматический фон для уложения Лльва за холстами и ящиками из-под чая, наполнив пространство густыми брэмстокеровскими тенями. Здесь, среди забытых шедевров, он дождется удобного случая, когда от него можно будет избавиться навсегда. А пока что я должен стать им. Ну да, на хрен, им самым. Я проработал сценарий в общих чертах, но было множество мелочей — несущественных для Господа Бога, но важных в быту, — о которых я мог лишь догадываться, пробираясь на ощупь.

Я не торопился, старался ехать как можно дольше. В этом мне поспособствовал КПП, установленный сразу на въезде на заросший травой пустырь, где стоял цирковой шатер. Как будто дорога к цирку была выходом из Каститы — и в каком-то смысле оно так и было. Незадачливые убийцы, разоблачители чуда, временно подвизавшиеся в качестве клоунских подсадок или рабочих манежа, прячутся в соломе отбывающих слонов. Неудивительно, что в таком государстве напрягаются даже на самых мизерных циркачей — на Лльва например. Ллев совершил попытку изнасилования и раскроил себе череп. Он не причинил никакого вреда государству, но это был повод для предъявления претензий по поводу вредных влияний и нарушения общественного порядка. Цирк — источник опасности. Цирк — это как международный большевизм, или евреи, или Ватикан. А этот цирк, видимо, очень влиятельный, раз вообще сюда въехал. А ведь это такие расходы на транспортировку! Слоны трубят в трюмах, клетки с тиграми скользят по штормовым палубам, копыта испуганно стучат в ночной буре, птицы кричат под вой ветра. Ради чего? В чем корысть?

— Документы? Паспорт? — спросил молодой констебль. В его темных очках отражался удвоенный красный отблеск вертящегося стоп-сигнала, установленного посреди дороги. Его напарник, сдвинув темные очки на лоб, как бабулька, страдающая старческой дальнозоркостью, рассматривал комиксы в вечерней газете.

— Если тебе надо личность, блин, установить, — выдал я на пробу, — так спроси, на хрен, в цирке. Там каждый скажет, кто я.

— А, ты из цирка. Бесплатный билетик не дашь?

— Да какой, на хрен, билетик. Так приходи, в любое время. Скажешь, что от меня, мистера Ллевелина. Вообще без проблем. Поймали, кстати, своих убийц?

— Скоро поймаем.

Они махнули мне, мол, проезжай, и теперь я столкнулся нос к носу со старым избитым парадоксом: ты можешь мешкать, ходить кругами, но дорога, как ее ни продлевай, все равно по самой своей сути стремится к намеченной цели, и вот она, цель, — служебная автостоянка. Я осторожно припарковался. Выбрался из машины и пошел к трейлерам на ватных ногах. Ноги — словно желе. Торт-желе. Тупая корова, моя сестрица, она вообще ни во что не врубилась. Даже, кажется, не поняла, что в сарае за домом спрятано мертвое тело. Я боялся, что ночью до нее все дойдет и она запаникует, поднимет крик, так что люди сбегутся. Но может, мисс Эммет, временно вышедшая из строя, к утру оклемается и со всей ответственностью успокоит свою подопечную. У меня, на хрен, своих проблем выше крыши. В одном из трейлеров пели песни, звенели стаканами. Наверняка это не клоуны. Они, говорят, люди угрюмые и воздержанные. Но в трейлере Царицы Птиц было темно и тихо. Интересно, кстати, где спят ее птицы? Может быть, где-то в зверинце, в теплокровном пространстве атавистических снов, изобилующих дичью.

Дверца трейлера не заперта. Когда я вошел, то ощутил себя зародышем, заключенным внутри громкого стука наружного сердца. Нашарил рукой выключатель; тусклая лампочка осветила бардак в комнате или кабине Лльва, который теперь представлялся уже не мерзким, а даже трогательным. Эта дешевая безвкусная музыка и ее жалкие изготовители, для которых учение, мастерство и вообще вся история — это лишь мертвая сцена, а поразить публику они старались длинными волосами, бунтарскими усами, тугими штанами с выпирающими гениталиями. У меня в кармане лежала одна из записных книжек Сиба Легеру, абсолютно не в духе Лльва, но мне нужно было держаться хоть за малую толику здравого смысла. Ночью буду читать; спать нельзя, надо быть начеку; я не могу рисковать пробудиться ото сна Майлсом Фабером, быть может, под пристальным взглядом Царицы Птиц, высматривающей обман, как олуша высматривает в воде рыбу. Мне надо учесть все возможные опасности.