Виктор Пронин - Падай, ты убит!

Не приходится удивляться тому, что когда на жизненном пути Зины оказался Илья Ошеверов, толстый, рыжий, разведенный и потому постоянно пребывающий в приподнятом настроении, ее мальчику к тому времени шел десятый год. Да-да-да! И не задавайте, ребята, лишних вопросов. Парнишка уже все понимал, рос смышленым, правда, со своеобразным уклоном — там украл, там продал, там только пытался сделать либо то, либо другое. Такой вот странный сынок оказался у Зины. Ни к чему серьезному это пока не приводило, все по мелочам — карточка в милиции, учет на всякий случай, дружинники иногда по вечерам захаживали и всем отрядом, и порознь. Трудно сказать, привлекала ли их обязанность следить за трудным подростком или же неосознанное влечение к его непутевой мамаше. Зина смотрела на дружинников с такой томной задумчивостью, что стражи порядка замирали в сладком ожидании, уверенные, что в эту минуту она выбирает кого-то из них. И были очень близки к истине, истина находилась от них на расстоянии вытянутой руки. Они преодолевали это расстояние, протягивали руки, и никто по их блудливым рукам не бил. Ну что ж, дежурства бывали изнурительны, а порой и опасны, поэтому Автор не находит в себе силы осудить их за столь невинное злоупотребление обязанностями. Кто в наше время ими не злоупотребляет! К тому же здесь была и польза — за чреватым подростком дружинники следили с удвоенным вниманием, а если бы не следили и не знали, где в данный момент находится предмет их общественных забот, разве могли бы безнаказанно посещать его мамашу? А так посещали, потому знали — в данный момент объект задержан и дает важные показания.

Однако же как ошарашивающе быстро идет время!

Как быстро оно уходит, и ладно бы в добрые руки, хорошему человеку, красивой и щедрой женщине, нет же! В холодное космическое пространство уносится безвозвратно наше время, в черных дырах исчезает, в чьих-то там сундуках оседает. Вот и получилось, что к моменту нашего повествования называли Зину красивой далеко не все, некоторые вообще могли пройти мимо и не заметить ее. Низкий голос, ранее тревожащий обещанием, сделался слегка осипшим, а шаловливые огоньки, которые едва ли десять лет беспутно плясали в ее глазах, теперь как бы соединились и стали излучать спокойный ровный свет определенного значения. В манерах у Зины появилась пикантная вульгарика, которая не столько коробила, сколько влекла, суля наслаждения хоть и грубые, но долгие и неожиданные. Так что к моменту знакомства с Ошеверовым Зина была женщиной скорее опасной, нежели красивой. А Илья по простоте душевной эти два понятия спутал. Впрочем, вполне возможно, он сделал это сознательно. И потом, нужно было очень много всего сохранить в себе со времен безрассудно юных, чтобы увидеть в этой полноватой медлительной женщине прежнюю Зину, при виде которой содрогался весь двенадцатый квартал Шинного завода. Илья сохранил и увидел. И его можно понять. Мы часто жертвуем нашими добродетелями, если есть уважительная причина, причем охотнее всего ссылаемся на собственную простоватость. И лукавим, ребята, лукавим. Ведь все заранее предвидели, все знали, но уж очень хотелось. Так бывает.

Размолвки, ночные встречи, судорожные телефонные звонки, обвинения в измене... Это все Ошеверов, не мог он вот так просто и толково утрясти свои отношения с Зиной. Но в конце концов утряс, хотя к тому времени уже брали его сомнения, уже что-то скулило в нем, стонало и маялось. Вскоре и обнаружилась эта милая манера Зины ссориться. Ну как мы все ссоримся с женами или еще там с кем... Очень просто. Замолкаем на неделю-вторую, молчим упорно, непримиримо, оскорбленно. Действует. Можно к маме уехать. Зина, к примеру, могла пожаловаться первому мужу, тот бы позволил ей покочевать, могла бы пожаловаться третьему любовнику, десятому воздыхателю, какому-то там поклоннику и везде нашла бы понимание, стол и кров. Никто ей не возбранял написать жалобу но месту ошеверовской работы — мы все к этому прибегаем. И помогает. Вон Васька-стукач анонимку на свою бабу накатал, и кому — жене любовника. Правда, ничего, кроме срама, не получил, но способ запантентовал.

А Зина... О Зина...

Поссорились. Хорошо. Приходит Ошеверов с работы, цветы купил, то-се, шампанское, как поется, на любовь свое сердце настроил... И что же видит он у своего порога? Он видит громадную военную машину, крытую зеленым маскировочным брезентом. Машина победно ревет мотором, так что ее самое трясет и звенят стекла в окнах двух соседних пятиэтажек, в голубых клубах выхлопных газов суетится взвод солдат, ими командует майор, на выезде со двора стоит солдат с флажком, готовый по знаку майора перекрыть уличное движение и пропустить четырехосную машину.