Евгений Богат - Ахилл и черепаха

Женщины, ничего не видя, сидели лицом к лесу, на корточках, и что-то делали, что-то собирали, положив рядом с собой рюкзаки.

До этого они долго гуляли по лесу, собирали грибы, цветы, говорили. Оля — переводчица с ряда европейских языков, Соня — искусствовед, экскурсовод. Оля рассказывала о музеях Европы, в которых ей удалось побывать — от Лувра в Париже до потрясшего навечно ее душу Бухенвальда. Они заблудились, вышли из леса, увидели поле, густо заросшее сорняком, а за ним трехэтажные дома, решили, что там должна быть автобусная остановка, и пошли к ней…

Когда с лаем набежали овчарки, Оля опустилась на колени и стояла так, не шелохнувшись, а Соня беспомощно замахала руками, и собака ухватила ее зубами за низ живота. Женщина дико закричала; Володя и Стась быстро оттащили овчарок и, подняв с земли рюкзаки подруг, попросили их пойти с ними. Оля пошла тихо, безропотно, утратив дар речи, а Соня обезумела от боли и обиды: дикость случившегося не укладывалась в ее сознании, с тоской подумала она о доме, где ждут ее в эти минуты муж, дети, альбомы любимых художников Возрождения…

Она возмущалась, говорила ужасные вещи, рыдала, называла извергами Стася и Володю, и тут подошел Волков, старый опытный собаковод, ему резко не понравилось поведение женщины. «А ну замолчи, воровка!» — потребовал он.

Женщина ударила его по лицу — неумело, жалко, кончиками пальцев.

Сколько собак на нее набросилось, она не помнит…

Я увижу, казалось мне, за бумагами, до живого общения с действующими лицами этой истории, сумрачных, замкнутых, насупленно молчаливых ребят с бедной уклончивой речью и вялой, сонной усмешкой, и поэтому женственно мягкая улыбка Юры, непринужденность его рассказа, артистизм облика вызвали у меня искреннее удивление.

Юра — организатор сторожей-собаководов, он нашел их в Москве, от их имени подписал с совхозом договор об охране яблок и ягод; в инциденте с женщинами он не участвовал, потому что сторожил соседний сад, но само поле, где жили этим летом Володя и Стась, ему известно хорошо, он охранял его в том году…

— Ну, тогда беспокоили нас больные из туберкулезной больницы. Они выходят на поле утром, идут в пижамах, по ягоду… — Улыбка у Юры ясная, детская. — Мы, конечно, с собаками им навстречу, а они сердятся, машут руками…

— Покусали кого-нибудь? — сухо осведомляется следователь (в его кабине я познакомился с Юрой).

— Конечно, — отвечает тот, чуть посерьезнев, — человек сорок…

— Сорок?! — не верит хозяин кабинета. — Почему же они не жаловались? Нам не сообщили?

— А на что жаловаться? — опять ясно, по-детски улыбается Юра. — Ведь на поле же покусали.

— А на поле можно? — Мне хочется понять тайну его улыбки.

— Можно, — успокаивает он меня. — Елисеев Михаил Иванович разрешил.

— Это главный агроном совхоза, — поясняет следователь. — Вот что он пишет в объяснении: «Я давал им инструкции, исходя из целесообразности, точное законоположение по этому поводу мне неизвестно. Я исходил из того, что коль скоро посторонние лица находились на поле, где росла клубника, то они, естественно, похищают ее».

Но в эту минуту меня настолько интересует Юра, что даже подкупающе девственное объяснение Елисеева не в силах от него оторвать; об агрономе я успею подумать потом.

— А вы не переживали, — говорю я Юре, — оттого, что собаки покусали больных людей, которые, может быть, вышли только посмотреть — посмотреть на солнце, на землю, на большие ягоды?

— Переживал… — отвечает он, поежившись, как ежатся иногда дети, когда им говорят что-то неприятное. — Но понимаете, это же была моя работа — летом охранять…

— А зимой где вы работаете?

— В художественном училище. Натурщиком.

— Интересно?

— Я стою. Меня рисуют.

— Хорошо зарабатываете?

— Обнаженная натура — рубль в час, одетая — восемьдесят копеек. Голова — шестьдесят. В общем, получается неплохо. Рублей двести в месяц. Я больше обнаженный стою…

В строгом кабинете он чувствует себя непринужденно, раскованно; изящно закурил, мимолетно осведомился: «Разрешите?» — туманно чему-то улыбнулся. Ощущая его артистизм, я подумал о том, что он, должно быть, натурщик хороший, и поинтересовался:

— А как вы попали в художественное училище? Как стали натурщиком?

— Через собак, — ответил он и уточнил: — В клубе собаководства познакомился с художниками, они позвали. До этого был рабочим в НИИ. Разное было…

— Вы довольны? — допытываюсь я.

Он сощурился мечтательно, нежно усмехнулся: