Людмила Анисарова - Библиотекарша

Про свою работу Стас почти никогда ничего не рассказывал, а вот про Ритину слушать очень любил. Она и рассказывала: в красках и подробностях. Кто что сказал на кафедре, что отмочили студентки на последнем семинаре, как Руслан Огрызков (вот с какой фамилией человек живет!) все время спит на ее лекциях.

Стасу было интересно все, что касалось Ритиной жизни. Во всяком случае, он всегда об этом говорил. И часто просил что-нибудь повторить «на бис». Например, тот случай на ее защите, ну когда она фамилию с отчеством перепутала…

Пожалуйста. Перед защитой Рита здорово тряслась. Она страшно боялась, как и все, кто защищался в этом совете, «зубра» методики — Баранова Георгия Степановича. Говорили, что не бывает такого, чтобы Баранов не задал два-три каверзных вопроса. Рита готовилась. Она пыталась представить себе, за что может зацепиться Баранов, и репетировала обстоятельные ответы.

— Спасибо за вопрос, Георгий Степанович, — говорила она. — Вы, безусловно, правы, подчеркивая роль… — Ну и так далее.

Мама, однажды услышав, что Рита разговаривает сама с собой, заглянула в комнату: проверить, не поехала ли у дочери крыша перед защитой.

— Ты с кем?

— Да с Георгием Барановичем. Со Степановым, — отмахнулась Рита, продолжая выстраивать аргументацию.

— С кем? — Мама сначала удивленно вытаращила глаза, а потом начала не просто смеяться, а заливисто хохотать (на это она была большая мастерица).

Теперь пришла очередь удивляться Рите:

— Ма, ты чего?

Та, не в силах остановиться, еле выговорила:

— Ты слышала… Ты слышала, что… сказала? Георгий Баранович!

Рита посмеялась, конечно, вместе с мамой, но потом крепко задумалась. Она ведь сказала это «на автомате». А что, если на защите такое выскочит? Не называть Баранова по имени-отчеству? Но это не годится. Значит, нужно постоянно себя контролировать: Георгий Степанович, Георгий Степанович, Георгий (ну как же хочется теперь сказать «Баранович»). Не обратила бы мама внимания — и Рита бы теперь не зацикливалась на этом.

— Георгий Степанович, Георгий Степанович, — повторяла Рита перед защитой, расхаживая взад-вперед по залу ученого совета.

Заседание совета проходило в два этапа. Сначала была защита докторской, а потом — кандидатской, Ритиной. И банкет тоже состоял из двух частей. После защиты докторской членов совета пригласили в другой зал к накрытому столу: как бы попить чаю. Но это было уже начало банкета со всеми вытекающими отсюда последствиями. Рите все говорили, что второй защищаться — лучше не придумаешь. Члены совета будут веселыми и добрыми, до вопросов, может, и дело не дойдет.

Но Рита все равно боялась и все равно про себя твердила: «Георгий Степанович, Георгий Степанович, Георгий Степанович… Не забыть, не забыть, не забыть!»

Когда ученый секретарь совета дала Рите слово, в зале, кроме них, были: председатель совета, два официальных оппонента, три Ритины подруги и ее мама. Члены совета продолжали пить как бы чай и на Ритину защиту не спешили. Было обидно, конечно. Но зато была надежда, что, не услышав выступления диссертантки, дотошный Баранов (на защите докторской он, конечно, обозначился, задав целых четыре вопроса, — остальные члены совета вели себя мирно) ничего спрашивать не будет. И все тихо-спокойно проголосуют «за» — к голосованию-то народ из банкетного зала должен был подтянуться.

Но Баранов вернулся раньше — как раз к обсуждению. И задал-таки вопрос. И вопрос-то нетрудный.

— Благодарю вас, Георгий Баранович, за вопрос, — уверенно начала Рита.

И тут же стены зала медленно поплыли у нее перед глазами: она поняла, что произошло то страшное, чего она так боялась. Страшное и непоправимое. Что лучше — потерять сознание или сказать очень искренне и очень раскаянно: простите Бога ради?

Рита не стала делать ни первого, ни второго. Она стала обстоятельно и подробно отвечать на вопрос, благодарная членам совета и самому Баранову за то, что все они деликатно сделали вид, что ничего не произошло. И старалась не обращать внимания на улезшую под стол от беззвучного хохота Лену Зорину и маму в полуобморочном состоянии.

Рита рассказывала этот случай Стасу раза три, не меньше, придумывая при этом каждый раз какие-нибудь новые подробности. Стасу нравилось. Он любил смеяться — так же, как Ритина мама, открыто, громко и долго. Рита обычно не выдерживала — тоже начинала подхихикивать. И им было хорошо.

«Хорошо, — думала Рита. — Как хорошо, что он есть».