Инга Петкевич - Плач по красной суке

Вообще-то Клавкино место на баррикадах — она полностью унаследовала революционный темперамент своей матушки. Бешеная, дурная энергия клокочет в ней и рвется наружу. За неимением баррикад она наводит порядок и насаждает справедливость в очередях, трамваях и коммуналках. У нее луженая глотка и такой зычный голос, что ее даже милиция побаивается. Правдоборка и правдоискательница в самом дурном революционном смысле слова, Клавка очертя голову лезет в любой скандал и раздувает его до катастрофических размеров. Суть любой конфликтной ситуации для Клавки всегда глубоко революционна. Недолго думая, она всегда действует проверенным революционным методом — будоражит низы и подбивает их на восстание.

За свою бурную жизнь Клавка сменила множество профессий. В далекой юности она пыталась идти по стопам своей матушки, но быстро сбилась с праведного пути. Но чем бы она ни занималась, ее всюду преследовали скандалы, репрессии и даже преступления. Как-то не вписывалась она в застойное болото нового времени — то ли была слишком горяча и наивна, то ли просто патологически честна. Я думаю, что во время войны Клавка стала бы второй Зоей Космодемьянской, но тогда она была еще ребенком, а когда подросла, подобные натуры больше стране не требовались.

В послевоенном детстве Клавка организовала и возглавляла тимуровский отряд. В стенах их мрачного дома на Обводном канале у тимуровцев было много забот и всяческих приключений. Но в запарке страстей Клавка проморгала момент перерождения ее боевых тимуровцев в бандюг, воров и уголовников. Когда спохватилась, было уже поздно — они успели натворить много страшных бед. Впрочем, приблатненный элемент присутствовал в тимуровском движении изначально: беспризорное дворовое детство, какие ярлыки ни наклеивай, всегда было рассадником преступности.

В школе Клавка была секретарем комсомольской организации, затем возглавляла стройотряды и боевые народные дружины, поднимала целину и так далее… И везде она заражала своим энтузиазмом и революционным пафосом молодежные массы, поднимала их на борьбу с крамолой и диссидентством. Не раз ее бурная деятельность была отмечена в печати, а также награждена множеством Почетных грамот, призов и вымпелов.

Комсомольско-молодежные свадьбы, организованные Клавкой на целине, стали почином, подхваченным всей страной. Ее брачный трест лопнул в конце лета. Новоселы так увлеклись своднической деятельностью, что ненароком пропили и растранжирили все деньги, отпущенные им на строительство, а потом чуть не загнулись зимой в своих свадебных шалашах. Клавке поставили на вид и перебросили ее на Великую сибирскую стройку, где она некоторое время успешно работала прорабом. Но однажды им забыли завезти продукты, и Клавка организовала забастовку, за что ей влепили строгий выговор с занесением в личное дело.

Потом она работала проводницей в поезде Москва — Пекин, но в силу своей патологической честности не прижилась в железнодорожной мафии, которая там хозяйничала, и она выкинула ее на полном ходу из поезда.

В глухой тайге она прибилась к староверам-охотникам, которые в свою очередь чуть не ухлопали ее за антирелигиозную пропаганду.

На атомном ледоколе, где Клавка в дальнейшем работала буфетчицей, она натравливала матросов на капитана, который, по ее мнению, неправильно маневрировал во льдах и давил своим судном молодняк нерпы. Ее петиция в ЦК партии в защиту нерпы была подхвачена журналистами, и маршруты ледоколов были пересмотрены. Но от самой Клавки все-таки сумели избавиться.

Потом она служила стряпухой в геологоразведочной партии, где укокошила одного ханурика ухватом.

Клавка утверждала, что покойник был жуткий подлюга, не раз гонялся за ней с ножом и травил всех подряд, особенно практикантов… Однажды он попался ей под горячую руку, когда она пекла хлеб… Клавка говорила, что печь хлеб — дело очень сложное и ответственное. Поэтому она так распсиховалась, особенно когда этот подонок опрокинул ее в корыто с закваской да еще пытался там изнасиловать.

— Всю выпечку погубил, скотина! — в сердцах восклицала Клавка и проклинала негодяя по матушке, совершенно забыв, что за свою пьяную выходку человек поплатился жизнью.

Нет, раскаяние Клавку не мучило ни секунды. Никто никогда не говорил ей о ценности человеческой жизни. Такие добродетели, как сострадание, пощада, были упразднены и навсегда изгнаны из нашего обихода вместе с религией. Клавка искренне недоумевала, почему нельзя так вот запросто укокошить подонка, который мешал людям жить и работать.