Пер Энквист - Визит лейб-медика

Как только ни соединялись благочестие, распутство и уничтожение людей.

По поводу половой жизни Кристиана было много волнений.

У современников часто повторяется особое объяснение возникавшим у Кристиана странным вспышкам ярости, меланхолии, необъяснимым приступам отчаяния и, наконец, длившимся целыми днями периодам апатии. Ему было всего лишь тринадцать лет, когда фаворит Сперлинг, который после этого исчезает из истории, приобщил его к пороку, парализовавшему его волю и послужившему причиной его душевной болезни и все возрастающей телесной слабости. Об этом пороке неоднократно говорится в свидетельствах современников. Порок этот редко называется прямо, но в некоторых, более смелых свидетельствах термин все же прорывается; пороком этим был онанизм.

Маниакальная тяга Кристиана к заглушению меланхолии при помощи этого порока постепенно ослабила его позвоночник, поразила его мозг и содействовала происшедшей в дальнейшем трагедии. Часами он маниакально пытался, онанируя, постичь взаимосвязь или устранить сумбур. Но этого, казалось, было мало. Прибытие маленькой англичанки все только усугубило.

Что-то в нем надломилось. Он, казалось, совсем не знал, что ему делать.

Записи Ревердиля выражают скорбь и не только ее. «По прошествии значительного времени я заметил, что то, что я называл „воспитанием“, в мире его представлений состояло из „закаливающих“ переживаний, с помощью которых он должен был добиться „успеха“. Они в значительной степени заключались в протестах против всего, что было связано с его развитием, а может быть, и против королевского двора в целом. В качестве средств он не упускал никаких заблуждений, извращений или жестокостей. Он включал все это в выражение „быть сильным“, то есть свободным от предрассудков, достоинства и педантизма. Я заклинал его, что задача заключалась в том, чтобы поставить государство на ноги. Унаследованное им государство, после восьмидесяти пяти лет мира, было куда более обременено долгами и налогами, чем если бы оно все это время воевало. Он должен был, — заклинал я его, — попытаться разобраться с долгами и облегчить тяготы народа, и цели этой он мог бы достигнуть, упразднив совершенно ненужные расходы своего королевства, уменьшив армию, освободив датских крестьян и поспособствовав, при помощи разумного законодательства, развитию рыболовства, горного дела и лесного хозяйства в Норвегии».

В ответ на это он пошел в свои покои и занялся онанизмом. Посещать королеву он не хотел. Она вызывала у него только страх.

Кристиан был многолик. Одно было исполнено страха, отчаяния и ненависти. Другое было сосредоточенным, спокойным, склоненным над письмами, которые он писал Вольтеру, человеку, который, по его собственным словам, научил его думать.

На пути в Роскиле в королевской карете сидел и Эневольд Бранд.

Когда-то он принадлежал к альтонскому кружку, к кружку просветителей, в начале 1760-х годов образовавшемуся вокруг графа Рантцау и молодого немецкого врача Струэнсе.

Теперь Бранд находился в Копенгагене. Теперь он был карьеристом.

Им двигало необузданное желание нравиться дамам и, в то же время, делать карьеру при дворе, и поэтому он подбирал себе такой титул, который помог бы ему наилучшим образом удовлетворить оба эти стремления. В одном из своих последних писем к Вольтеру Ревердиль пишет, что датский королевский двор, как никакой иной, управляется жадными до титулов людьми. «Есть такая притча. Во Франции спрашивают: он образованный человек? В Германии: он из хорошей семьи? В Голландии: насколько велико его состояние? А в Дании: какой у него титул? Здесь жизнь целиком и полностью подчинена иерархии. Если здесь переходят из одной комнаты в другую, то это происходит согласно иерархии, если садятся за стол — тоже; слуги меняют тарелки в соответствии с титулами, и если вам встречается талантливый и знающий человек, входящий в дверь последним, короче говоря, не имеющий титула, то на ваш вопрос, кто он такой, ответом будет: никто. Следует сказать также, что те, кто являются кем-то, имеют прекрасную репутацию, высокое жалованье и полное отсутствие обязанностей, будучи откровенными паразитами, блюдущими свое место в иерархии».

Эневольд Бранд, однако, считал себя художником, обладал живым характером, играл на флейте и сумел добиться должности директора театра, а позднее — «Maître de plaisir», то есть министра культуры и Главного Гардеробмейстера, с правом именоваться Его Превосходительством.