Пер Энквист - Визит лейб-медика

Необыкновенная политическая продуктивность Струэнсе была удивительной. Какая же часть всего этого стала реальностью?

Представлять его себе просто прикованным к письменному столу интеллектуалом, облеченным поразительной властью, было бы, однако, едва ли справедливо. После времени Струэнсе Дания уже не вернулась к прежнему состоянию. В своих опасениях Гульберг оказался прав; зараза просвещения пустила свои корни, слова и мысли невозможно было обезглавить. А одна из тех реформ, которые Струэнсе не успел провести — отмена крепостного права, — стала реальностью уже в 1788 году, за год до Французской революции.

Жизни Струэнсе суждено было продолжиться также и в другом отношении.

Маленькая дочка Струэнсе и Каролины Матильды, Луиза Августа, так и воспитывалась в Дании; ее брат, единственный ребенок Кристиана, активно участвовал в перевороте 1784 года, свергшем Гульберга, и в 1808 году сменил на троне своего душевнобольного отца.

Девочку ожидала другая судьба. Девочку описывают как очень красивую и обладающую «настораживающей» жизненной силой. Она, похоже, разделяла основные политические убеждения Струэнсе, очень внимательно следила за событиями Французской революции, симпатизировала Робеспьеру, а об отце говорила, что его единственная ошибка заключалась в том, что у него было «больше души, чем лукавства».

Этот анализ, возможно, был верным. Красота и жизнестойкость делали Луизу Августу привлекательным, хоть и не всегда самым спокойным и надежным партнером в любовных отношениях. Она вышла замуж за герцога Фредерика Кристиана Августенбургского, который во многом ей уступал. Однако она родила от него троих детей, и ее дочь Каролина Амалия в 1815 году вышла замуж за принца Кристиана Фредерика, наследника датского престола, а позднее — монарха; и при дворе в Копенгагене все вернулось на круги своя. В результате этого многие потомки Струэнсе проникли в те странные и загадочные, находящиеся на грани развала европейские королевские дома, где он когда-то был столь нежеланным и кратковременным гостем. Его праправнучка Августа Виктория стала супругой немецкого императора Вильгельма II и родила восьмерых детей; на сегодняшний день едва ли существует какой-нибудь европейский королевский дом, включая шведский, который бы не вел свое начало от Иоганна Фридриха Струэнсе, его английской принцессы и их маленькой дочки.

Возможно, это не имело значения. Если у него в тюрьме временами и возникала мечта о вечности, основанная на биологии и заключавшаяся в том, что вечная жизнь — это дальнейшая жизнь твоих детей, то мольбы его были услышаны. Он так никогда до конца и не разобрался с этой своей мечтой о вечности и взглядом на человека — с тем, что он, со свойственной ему теоретической невнятностью, пытался описать как «механизм-человек». Но чем же на самом деле был человек, человек, труп которого можно было вскрыть или расчленить и вывесить на колесе, а он все равно каким-то образом продолжал жить. В чем же было это святое? «Святое — то, что это святым делает», — думал он: человек как сумма своих реальных выборов и поступков. Но, в конечном счете, от времени Струэнсе все же осталось нечто другое и более важное. Не биология, не одни лишь поступки, а мечта о возможностях человека, это самое святое и самое трудноуловимое, то, что со времени Струэнсе витало в воздухе, словно упрямая мелодия флейты, и что невозможно было отсечь.

Английский посланник Кейт, побывав сентябрьским вечером 1782 года в Придворном театре, доложил английскому правительству об одном инциденте.

Это была его встреча с королем Кристианом VII и премьер-министром Гульбергом. Кристиан дал понять, что Струэнсе жив; и Кейт отметил ярость, хоть и сдерживаемую, которую это вызвало у Гульберга.

Все говорили о времени Струэнсе. Это было несправедливо. Это было несправедливо!!!

Позднее, тем же вечером, Кристиан исчез.

Куда он пошел именно тогда, нам неизвестно. Но известно, куда он обыкновенно исчезал, и что исчезал он часто. И к кому. И поэтому можно представить себе, как это было и в тот вечер: он пошел из Придворного театра короткой дорогой к дому в центре Копенгагена, на улице Студиестрэде. И что он и после описанного Кейтом происшествия вошел в этот дом на Студиестрэде и был встречен той, которую он с таким упорством называл Владычицей Вселенной, которая теперь вернулась и которая всегда была единственной, на кого он мог положиться, единственной, кого он любил своей странной любовью, единственной благодетельницей, оставшейся под конец у этого королевского ребенка, которому теперь было тридцать три года, и с которым так жестоко обошлась жизнь.