Васко Пратолини - Повесть о бедных влюбленных

— А если мои часы бегут, а твои отстают?

— Значит, мы не любим друг друга.

— Что общего у часов с любовью? Брось ты такие слома говорить. Суеверная!

— Скажи еще: «Я тебя усмирю!»

— Обязательно усмирю!

— Коррадо?

— Что?

— Если тебя кто спросит на улице, пожалуйста, скажи, что Клара и Бруно здесь, у меня.

— Хорошими делами ты стала заниматься!

— Ну не сердись, это в последний раз.

— Ты уж слишком добра к этим «ангелам-хранителям». А у них дело-то кончается угольной лавкой!

— Коррадо!

— Ладно, уговорились — в последний раз.

«Ангелы— хранители», которые гибнут в угольной лавке, — это падшие ангелы; они барахтаются среди угольных, куч, пытаясь выбраться на свет божий, и не замечают, что погружаются все глубже в черные недра. А если замечают, то стараются об этом забыть. Они барахтаются, они ищут не только света и воздуха, но и утешения, любви.

Спросите об этом у Ауроры. Спросите у нее, что значит терпеть старика Нези, терпеть его грязь, его костлявые ноги, табачное дыхание, его развращенность, терпеть его каждый вечер с восьми до десяти. Он заставляет Аурору давать ребенку макового отвара, чтобы тот спал и не мешал им; требует, чтоб лампа стояла в ногах постели и в комнате царил голубой полумрак; чтобы Аурора ложилась в одном чулке и чтоб на этом черном чулке была красная подвязка. Это еще пустяки: обо всем остальном Аурора не рассказала бы даже на исповеди. Он говорит непристойности, и Аурора должна ему отвечать; и она действительно отвечает, возбуждается сама, разжигает его похоть и подчиняется ей, удовлетворяя свое и его вожделение.

Отвращение наступает потом, когда Нези уходит и Ауроре нужно убрать комнату и разбудить ребенка, чтобы дать ему грудь, ту же самую грудь…

Ребенок оглушен снотворным. Он еле открывает глазки и зевает. Аурора насильно вкладывает сосок в его полуоткрытый влажный ротик; ребенок инстинктивно начинает сосать во сне. От прикосновения его губок мать вздрагивает, а потом разражается отчаянным плачем. Она сидит, прижимая младенца к груди, и рыдает, вся дрожа, всхлипывая и шмыгая носом, как девочка. Слезы капают на личико ребенка. Она поспешно вытирает его. Тогда малыш просыпается, широко раскрывает глаза, улыбается, не выпуская соска и кладет ей ручку на грудь.

Аурора садится у лампы под абажуром с кисточками, стоящей на подставке черного дерева. Взгляд ее затуманен слезами, и новая мебель, красные и черные шестиугольники кафельного пола, — колыбель ребенка с тюлевым пологом плывут у нее перед глазами, как кадры кинокартины. Постепенно слезы иссякают. Лишь время от времени Аурору еще сотрясают рыдания, но она старается сдерживать их, чтобы не потревожить ребенка, спящего у нее на коленях. Она смотрит в одну точку остановившимся взглядом, ничего не видя, ни о чем не думая, как во сне или как мертвая. Внезапно она вздрагивает, словно очнувшись после долгого обморока, и удивляется, как это ребенок не упал у нее с колен. Надо бы положить его в колыбельку, но у Ауроры нет силы встать, руки и ноги не слушаются, она опустошена, словно из нее высосали всю кровь. Она не устала, а как будто все внутри у нее выгорело, и только тень ее сидит на стуле и баюкает ребенка. Однажды вечером ей подумалось: «Я похожа на Пиноккио с последней страницы книжки».

Милена насильно заставляла Аурору читать «Пиноккио», но ей не нравилась эта сказка. Бьянка тоже говорила: «Такие книжки не для девочек, а для мальчишек». Но Милена стояла на своем: «Если ты прочтешь „Пиноккио“, и тебе принесу „Бабушкины сказки“. Это были единственные книги, которые Аурора прочла, прежде чем добралась до Инверницио [12]. Тогда ей было уже пятнадцать лет. Романы ей давала Бьянка. Милена после «Руки покойницы» о них и слышать не хотела, говорила, что они ей противны и нагоняют скуку. В те времена Милена читала «Трех мушкетеров». А Клара всегда говорила, что у нее от чтения голова болит. Вот дурочка! Она не прочла даже «Покинутой в брачную ночь»! Страшно интересный роман с продолжением. По четвергам разносчик приносил очередной выпуск на дом. Нужно было заплатить одну лиру за начало, а потом по двадцати пяти чентезимо за выпуск. Роман тянулся бесконечно; каждую неделю появлялся какой-нибудь новый герой. Аурора брала эти выпуски в комнате Джезуины, когда приходила навещать Синьору. она тайком уносила книжечку, а потом незаметно клала обратно. Завладев книгой, Аурора звала из окна Бьянку, и они вместе глотали страницу за страницей. Звать Милену было бесполезно: с тринадцати лет мать уже не пуска-па ее на улицу. У Бьянки была мачеха, которая не давала ей покоя. А у Клары все еще куклы в голове. Аурора садилась рядом с ней на ступеньку крылечка и, словно маленькой, говорила: «Здравствуйте, синьора. А ваш муж еще спит?»