Васко Пратолини - Повесть о бедных влюбленных

Они вышли. Стадерини заложил сигару за ухо и попытался распрощаться. Но Карлино снова взял его под руку.

— Ну, что хорошенького рассказывают на виа дель Корно? Я тут живу, как иностранец. Как они приняли исчезновение петуха? Отелло не протестовал?

— Нет. А коли уж он не возражал, так что ж другим соваться?

Тогда Карлино выпалил свой заряд, подготовленный чашкой кофе и пачкой нюхательного табака:

— Ну, а как насчет прочего? — спросил он.

Мишень была подвижной; человек, в которого метили, оказался начеку; выстрел едва задел его, но все-таки произвел легкий шок.

— А разве вам ваша матушка не рассказывала? — ответил сапожник вопросом на вопрос.

— Они с моей матерью в откровенности не пускаются. Да мы с ней никогда и не говорим о нашей улице. Ну-ка, скажи, какая там погода?

— Холодно, синьор бухгалтер. Март — а все дует ледяной ветер. Разрешите откланяться, мне пора в мастерскую.

— Эй, сапожник, брось хитрить! Жена Мачисте не показывалась больше?

— Нет, право же, нет. Кузницу она передала подмастерью, а сама уехала в деревню.

— Знаю. Я имею в виду другое: поддерживает ли она отношения с виа дель Корно?

— По-моему, это исключено.

— Ах, исключено? Ты умеешь выражаться, когда захочешь. Данте кое-чему тебя научил. Врешь ты! Прошлое воскресенье молодежь ездила к Маргарите!

— Если вам это известно, то…

— Да, известно, и кроме того известно, что уж после того, как показание Уго было на следствии признано ложным (еще бы!), на виа дель Корно находятся люди, которые думают, что я и Ливерани как-то причастны к делу Мачисте.

— Не знаю, ровно ничего не знаю… может, вам это известно!

— Ах, так! Что моя мать ничего не знает и ничего не видит — это понятно, раз она всегда сидит дома, но ты-то целый день торчишь со своим столом на улице, и я удивляюсь, как ты пропускаешь мимо ушей это шипение! ЕНсть у тебя глаза? Есть уши?

— Как не быть, синьор бухгалтер!

— У меня тоже есть. И не одна пара, а целых четыре. Одну пару глаз и пару ушей я всегда из осторожности оставляю на виа дель Корно, чтоб они мне вечером обо всем доносили!

В его словах, а главное — в тоне была угроза.

Стадерини чувствовал себя утлой лодчонкой, подхваченной бурным течением Арно в разгар половодья. Но, к счастью, в этот момент позади них раздался крик Фидальмы:

— Ремиджо! Ремиджо! Куда вы его ведете, синьор бухгалтер?

Действительно, они шли по улице, которая вела к резиденции фашистской партии, но не потому, что у Карлино было такое намерение, а просто здание это находилось недалеко от виа деи Нери. Фидальма догнала их, и Карлино попрощался с сапожником. Но прежде чем уйти, он сказал Стадерини:

— Ну как, Стадерини, договорились? Никаких будильников! И петухи ваши пусть заткнутся, если не хотят, чтоб мы им свернули шею!

— Какие будильники? О каких петухах он говорил? — спросила Фидальма мужа, когда они остались одни.

— Он хочет, чтобы по утрам будильники звонили потише. А петухи… знаешь, те, с виа Винеджа? Они тоже его раздражают.

— Да их на виа дель Корно и не слышно вовсе! — Ну а он, видишь ли, слышит!

— Да ты-то тут при чем? Ремиджо, скажи мне правду.

— Да это правда, Альма! Он хочет, чтоб я предупредил торговца птицей с виа Винеджа!

— Поклянись!

— Да лопни мои глаза!

Стадерини рисковал ослепнуть, но он твердо решил не пересказывать ни одной живой душе, даже жене, своего разговора с Карлино. У сапожника язык длинный, но страх лучше всякого ножа укоротит любой язык. Стадерини только сказал многозначительно, что на виа дель Корно «кто-то шпионит». Но других объяснений давать не пожелал.

Теперь Стадерини был уверен, что кто-то доносит Карлино о разговорах на виа дель Корно. И не только о разговорах, но и о мыслях! О настроениях! О «погоде», как выразился бухгалтер. Сапожник думал, что шпионит Элиза. А на самом деле с того утра, когда Элиза завтракала с Карлино в молочной, она больше не встречалась с ним. Однако Стадерини хоть и не отгадал, но близко подошел к истине: доверенным лицом Карлино был Нан-ни. Как сапожник до этого не додумался? Но так всегда бывает: на тех, кому мы должны бы не доверять более всего, наши подозрения обращаются в самую последнюю очередь.

Разговор с Карлино лишил Стадерини его обычной веселости при игре в лото. Но иногда на него нападала чрезмерная развязность, и тогда он распоясывался, чего с ним раньше никогда не случалось. Вот вчера вечером вышел номер 60, и Стадерини назвал его без обиняков грубым простонародным словом, вызвав переполох среди матерей, не забывавших об «ушках на макушках». И то сказать, всех ребят бросило в краску: и девятилетнюю Пиккарду и даже семилетнего Палле, самого младшего брата Клары. Негодующих матерей и смутившихся ребят выручил разговор о бесконечных толкованиях слов в лотерейной гадательной книге. Дело в том, что номер 60 помимо того значения, которое ему придал Стадерини (а да будет вам известно — тут имелось в виду то самое яблоко, которое соблазнило Адама), еще имеет отношение к Мадонне; это может подтвердить каждый любитель лото. Но когда аудитория успокоилась, Стадерини не удержался от сарказма.