Васко Пратолини - Повесть о бедных влюбленных

С первых холодов и до теплых дней корнокейцы проводят долгие зимние вечера по очереди друг у друга, играют в лото и беседуют. В понедельник вечером вся улица собирается у Антонио; во вторник за хозяина — Ривуар, в среду — Бруно, в четверг — супруги Каррези. В пятницу (эта дань богомолкам постепенно стала привычкой) соблюдаются законы церкви, которая предписывает посвящать пятницу благочестивым размышлениям и постничать в этот день; впрочем, у нас что ни день — великий пост. В пятницу ложатся рано, если только нет экстраординарных посещений. В субботу настает очередь Милены принимать у себя соседей. В воскресный вечер прежде все собирались у Мачисте, а теперь идут к Отелло — после смерти отца он принимает гостей с расточительностью, подобающей владельцу солидного предприятия, который может позволить себе подобную роскошь. Идя на вечер в дом Нези, женщинам не нужно ни приносить с собой стульев, ни наполнять грелок раскаленными углями: Аурора разводит для гостей жаркий огонь в камине да еще ставит две жаровни под столом; а на столе красуются оплетенные соломой бутыли с вином, которому Стадерини охотно оказывает честь. Кроме того, подается длинный поднос с шоколадными лепешечками «Виола», что зовутся «чентезимини». Для мужчин, которые всегда едят больше, чем женщины, и к тому же должны закусывать после выпивки, приготовляют и бутерброды. Нанни говорит, что по воскресеньям на виа дель Корно никто не ужинает дома, но его злословие отдает местью: дело в том, что Нанни частенько забывают приглашать.

Но не все могут устраивать у себя такие приемы: у многих в квартире до крайности тесно, многочисленного общества и не пригласишь — половина гостей осталась бы за порогом. Сапожника это нисколько не огорчает, но для мусорщика квартирный вопрос — чистое мученье. К Антонио и к Ривуару нужно приносить стулья и свой уголь да еще вносить по два сольдо, если хочешь выпить чего-нибудь или погрызть засахаренного миндаля: ниже, чем по своей цене, Ривуар уступить не может. Зато у Бруно и у Каррези, как и в доме Нези, подают угощенье, но, конечно, не такое роскошное. А в субботу Джемма угощает гостей жиденьким, но сладким шоколадом в красивых разрисованных чашечках из того сервиза, который Милена получила в подарок к свадьбе и специально для приемов принесла из своей квартирки на Курэ.

У каждого игрока в лото свои излюбленные карты, и на оборотной их стороне написано его имя. За три карты ставка два сольдо, за шесть — двадцать чентезимо, а кто берет девять — получает скидку. Но никто не может уследить за девятью картами одновременно, особенно когда номера вытаскивает Клара — она всегда спешит, мчится, как курьерский поезд. «Недаром за железнодорожника просватана», — сказала Луиза. Чекки. На Клару, кроме того, возложена обязанность хранить лото, которое было куплено три года назад в складчину. На коробке неизвестно почему изображен Миланский собор с мадонной наверху, а сбоку — Фортуна, летящая девушка с завязанными глазами. Сумма выигрыша зависит от числа играющих; в среднем игрок, первым закрывший два номера, выигрывает четыре сольдо, закрывший три номера — пол-лиры, за ряд получают вдвое больше и, наконец, за полную карту — три лиры.

Лото — самая распространенная игра. В него играют и в неаполитанских трущобах, и в лачугах Навильо [41], и в парижских предместьях, и в глухих испанских переулках. Это старая латинская игра; эмигранты из Лукки завезли ее за океан вместе со своими статуэтками. Наш флорентийский народ вносит в нее свои традиции, свои меткие словечки и простодушную откровенность. Каждый изощряется в остротах в соответствии со значениями номеров в лотерейной гадательной книге и не всегда сообразуясь с правилами приличия. Но когда очередь доходит до Стадерини, начинается настоящий фейерверк.

— Гроб! Кровь! Кареты! — кричит он. И все, даже ребята, должны знать, что это обозначает 4, 18 и 22. А что 7 — это заступ, 1 — малыш, 90 — страх, 47 — говорящий мертвец, все это известно каждому приготовишке.

— Клоринда! — объявляет Стадерини. Так обозначается «очкастая» цифра 88 — потому что Клоринда носит очки.

— Наш повар! — кричит он далее, вытаскивая из мешочка цифру 28, — это, как известно, номер рогатых мужей. Но сапожник тут же оборачивается к Беппино и, подмигнув, добавляет:

— Считай, что к тебе не относится!

Потом начинаются неприличные намеки, которые вызывают всеобщее веселье:

— Поцелуй! Грудь! Венерин холм! (Но тут мы умолкнем, опасаясь цензуры: определения сапожника гораздо более точны и, по правде сказать, грубоваты.)